Моей Лауре

Ганджубас Мишка не курил, но высаживал под окном декана, без всходов, правда. А вот сигареты он курил, притом курил постоянно, и когда свои заканчивались, обстреливал весь факультет. Даже в состоянии полного нестояния этот человечище приходил на лекции по педагогике, которые вела наш декан. Его отправляли домой проспаться, Миша падал у входа, под ноги вошедшему преподавателю. На вопрос "Миша, что с Вами?" он невозмутимо отвечал, что уронил шапку. На просьбу пойти раздеться (Миша был в куртке) он отвечал "В каком смысле?", но стоически шел в раздевалку, возвращался в аудиторию и засыпал на задней парте чутким сном алкоголика. Время от времени он звал кого-то, кричал "Ой, Леха, как мне плохо" и "Не мешайте спать". Кодироваться от алкоголизма его отправила наш декан самолично.

От практики после 3-го курса я и Шмаков отмазались, а Мишку, Леху и Ромку (студента старшего курса, только что вышедшего из академки, проведенной в дурке) отправили в область, в элитный пионерский лагерь вожатить. Детишки Мишку любили, пить он почти перестал, а Леха стал его пичкать всякой богоугодной литературкой и сомнительного происхождения книжицами о том, есть ли жизнь после смерти, дабы направить на путь истинный. Вероничка позвонила мне в конце июля и сказала, что нам обязательно надо встретиться. У меня как раз в самом разгаре была какая-то пьянка, и я ответил, чтобы она сейчас и приходила. Мы ушли в ванную покурить, и она рассказала, что Мишки не стало.

Повесился ли он сам, начитавшись шептуновской дряни, или его повесили местные аборигены, с которыми он вроде как конфликтовал, неизвестно. Да никто и не стал выяснять. Похоронили Мишку там же, в области, на удивительной красоты кладбище с небольшими песчаными барханчиками и корабельными соснами. Вспоминали потом мы его редко. Лишь иногда, собравшись университетской компанией, выпивали за него водки. И лица у всех делались грустными.

Только я не прыгнул тогда. А осознанно культивировал в себе похуиста, циничного подонка. У меня это получилось. И уже потом, позже, я почувствовал себя в полном говне, в которое влез добровольно. Толерантность и природная дипломатичность в который раз сослужили плохую службу, и я начал чувствовать себя полнейшей паскудой по отношению к самому себе. Когда романтичный мальчик взрастил в себе подонка и циника, все аплодировали и в воздух чепчики бросали. Я нравлюсь тебе злобным, отвязным и циничным? Купи себе собаку. Наносное, шелуха, из которой я только-только выбрался, грозят опрокинуть, поглотить снова и снова. И снова и снова я буду оставлять на поверхности только губы, чтобы вдохнуть твой запах. И чтобы плюнуть в свое отражение в твоих глазах. Зачем ты меня вытащила и снова изящным кроссовком окунула в это дерьмо? После чего другая девочка сказала: "Мне нравится, что ты никуда не спешишь". И я ответил: "а потому что спешить уже не имеет никакого смысла. Потому что я уже опоздал. И я не работу имею в виду вовсе. Да, мне хуево, и я не хочу ни напиваться, ни развлекаться, ничего. И поэтому не спешу, мне просто до пизды. Заводной паровозик еще пока катится по инерции. Завтра я упаду с неба и, может быть, буду даже веселым и легким. Так что приступ социопатии отложим до воскресенья. Я запрусь в комнате, отключу телефон и съем модемный кабель. Я буду валяться на диване, и читать какую-нибудь лабуду вроде Стивена Кинга. Не надо пытаться меня растормошить, ладно?"

Фразочка "Все будет хорошо, все кончится печально" преследует меня с детства. Что ВСЕ? Задаваясь вопросом, натыкаешься на их еще большее количество, а ответов – с гулькин нос. Да и не нужны они. Господи, я, право, не понимаю… Мне сказали: "найди свою цель, перестань культивировать в себе похуиста". Цель во имя чего? Одиночества, обрамленного в серое окошко чата, или потерянных комментов в одном из почтовых ящиков?

Если бы мне сказали, что я умру через год, а если не буду пить, курить, есть острое, соленое и предаваться прочим радостям человеческим, то умру через полтора года, я бы сплюнул себе под ноги, мысленно уебал бы доброжелателя по лоснящемуся фейсу. "Лучше умереть, чем есть цветную капусту ".

Впрочем, очередная блажь. "Жениться вам, барин, пора". Пикселизированые слюни не решат проблему, в которой никогда себе не признаюсь.

И сижу, и жду. Постороннего стука, звонка в дверь, стрекотания телефона. Постучитесь, а? Ты постучалась. Подло постучалась, чтобы еще раз меня обмануть.

Балансируя на острие ножа, не сразу понимаешь, что ступни уже изрезаны в кровь, что кость откроется завтра за последним сухожилием. Балансируя на острие ножа, не сразу понимаешь, что игра давным-давно закончена, и единственный путь – только вниз… Если бы не ниточки, не поддерживающие лесочки, такие тонкие и полупрозрачные, что их почти не замечаешь. Тобой не манипулируют и никогда не пытались, тебя держат на лезвие, чтобы ты не упал. Туда, откуда снизу уже не постучат. И может быть, Икар не упадет. Спасибо, что ты меня держишь.