Могикане Парижа

– Нет, нет! Лучше идите вперед, Виктор, – посоветовала Орсола, уводя Леони, которая беспрестанно оглядывалась и кричала нам:

– Возвращайтесь скорее, дядя! Виктор, приходи скорее домой!

Я тоже оглянулся и видел, как девочка исчезла за дверью замка. С чувством какого-то глухого отупения я пошел вдоль берега пруда в парк. Виктор добросовестно исполнял приказ Ореолы и шел шагов на двенадцать впереди.

Солнце уже село. Сумерки заметно сгущались, а в чаще парка было совершенно темно. По лбу у меня текли крупные капли пота, сердце билось так сильно, что я несколько раз останавливался.

Оба ствола моего ружья были заряжены. Перед этим целых две недели стояла невыносимая жара. Поговаривали, что в окрестностях бегают бешеные собаки. И вот из опасения, что они как-нибудь проберутся и к нам в парк, я и зарядил оба ствола своего ружья. Ореола знала об этом и потому принесла мне его. Мальчик продолжал идти впереди, следовательно, мне оставалось только приложиться и выстрелить.

Боже великий и беспредельно милосердный, ты заранее возмутил мою совесть против такого злодейства! Я прицеливался три раза или четыре, но каждый раз опускал ружье, не прикоснувшись к курку.

– Нет, не могу, не могу! – лепетал я.

Один раз, хоть и быстро опустил я ружье, Виктор оглянулся и заметил мое движение.

– Ай, дядя, что ты делаешь! – вскричал он. – Ты ведь сам говорил мне, что не следует целиться в кого-нибудь, даже шутя, потому что один мальчик так убил свою сестру.

– Да, да, мой милый! – подхватил я. – Я действительно хотел пошутить, но это было с моей стороны глупо.

– Понятно, что ты шутил, – сказал мальчик. – За что же тебе убивать меня? Ты ведь так любил нашего бедного папу.

Я вскрикнул. В мозгу точно сверкнула молния. Мне показалось, что я схожу с ума.

– Да, да, голубчик, я очень любил твоего папу, – подтвердил я, закидывая ружье за плечо. – Пойдем-ка домой. Сегодня охотиться уже поздно.

– Как хочешь, дядя, – ответил Виктор, видимо, испуганный звуком моего голоса.

Я подошел к нему, взял его за руку и повел по лесу к замку. В душе я все надеялся, что приду туда вовремя и не позволю убить девочку. К несчастью, мы вышли на берег пруда и, чтобы попасть домой, нам нужно было обойти его кругом или переплыть в лодке.

– Поедем в лодке, дядя, – предложил Виктор. – Это очень весело!

Он прыгнул первый, я, шатаясь, вошел за ним.

Глубокий, как омут, пруд стоял неподвижно, точно зеркало, и светился в лучах взошедшей луны. Я схватил весла и принялся грести.

В эти минуты я думал только об одном: успеть вовремя, не допустить преступления и, что бы потом не было, твердо заявить Орсоле, что я на убийство не согласен.

Мы были уже почти на середине пруда, когда послышался ужасный крик. Я узнал голос Леони. В то же время в ночной тишине раздался лай собаки. Вероятно, Брезиль тоже услышал и узнал крик своей маленькой подруги.

Несколько минут спустя крик повторился, затем еще и еще.

Я взглянул на Виктора. Он был бледен.

– Дядя, – пролепетал он, – ведь это Леони убивают.

Он встал и громко крикнул:

– Леони! Леони!

– Замолчи, несчастный! – проговорил я.

– Леони, Леони! – упрямо кричал мальчик.

Я бросился к нему с протянутой рукой. Он так испугался выражения моего лица, что хотел было броситься в воду, но, вспомнив, что не умеет плавать, упал на колени.

– Дядя, голубчик, не убивай меня! – лепетал он. – Я тебя очень, очень люблю! Я ведь никому не делал зла.

Я держал его за ворот.

– Дядя, милый, пожалей маленького Виктора!.. Ай!.. Помогите!.. Помогите!

Голос вдруг оборвался. Рука моя, как железная петля, сжала его горло. У меня кружилась голова, я почти терял сознание.

– Нет, нет! – твердил я. – Ты должен умереть, ты умрешь!

Он услышал и понял меня, потому что сделал страшное усилие, чтобы вырваться.

В эту минуту луна скрылась за тучей, и я очутился во тьме. Я все-таки еще закрыл глаза, чтобы не видеть того, что делаю.

Мне показалось, что собственной тяжести ребенка будет еще недостаточно, чтобы утопить его, я поднял его выше своей головы и со страшным размахом швырнул в воду.

Я схватил весла и хотел стремглав нестись к берегу. Но в это мгновение на поверхности воды показалась фигура ребенка. Он рыдал, кашлял и барахтался, силясь не утонуть… О, отец мой… Язык не поворачивается сказать! – простонал умирающий. – Я поднял весло…

– Изверг! – вскричал Доминик, вскакивая с ужасом и отвращением, с которым не мог совладать.

– Именно изверг! Ребенок пошел на этот раз ко дну окончательно, а выглянувшая из-за туч луна осветила лицо его убийцы…

Монах упал на колени и стал молиться, опустив голову на холодный мрамор камина.

В комнате воцарилась какая-то зловещая, мертвенная тишина.

Ее прервал хрип, вырвавшийся из груди умирающего.

– Умираю… отец мой!.. – проговорил он со стоном. – Умираю! А для моей исповеди и для спасения чести вашего отца надо сказать еще много.

V. Ночь, когда разверзлась бездна

При этом возгласе отчаяния монах вскочил на ноги, подбежал к постели, приподнял больного и дал понюхать соли.

Трудно было бы сказать, кто из них был бледнее, – духовник или умирающий.