Могикане Парижа

– А потому, что не следует презирать людей только за то, что они нам не нравятся. Полно, Петрюс, будь хорошим малым: ну, если не хочешь жениться для себя, женись для своего дяди.

– Вы, дядя, требуете у меня именно той единственной жертвы, которую я не могу принести вам.

– Но скажи мне, по крайней мере, уважительную причину, тысяча громов!

– Милый дядя, я не хочу продать себя женщине.

– Это еще что?

– Мне кажется, в этой сделке есть нечто позорное.

– Недурно для сына морского разбойника. Итак, я тебя награжу при жизни, я…

– О, дядя!

– Я дам тебе сто тысяч франков.

– Оставаясь холостым, я богаче, чем буду женатым, даже имея в год пять тысяч ливров.

– Ну, я тебе дам двести, триста тысяч, отдам половину всего, что имею, если это нужно. Какого же черта тебе еще? Недаром я бретонец!..

Петрюс взял руку дяди и нежно поцеловал ее.

– Ты целуешь мне руку. Это значит: отойдите, дядя, в сторонку, и чем дальше вы уйдете, тем более доставите мне удовольствие.

– Что вы, дядя!

– А, вот когда я угадал верно! – вскричал генерал, ударив себя по лбу.

– Не думаю, – ответил Петрюс, улыбаясь.

– У тебя есть любовница, негодяй!

– Вы ошибаетесь, дядя!

– У тебя есть любовница, говорю тебе! Это ясно, как день!

– Клянусь вам, нет.

– Я вижу ее перед собой: ей сорок лет, она в когтях держит тебя; вы дали друг другу клятву в вечной любви и воображаете, что это будет длиться таким образом чуть не до второго пришествия.

– Но почему же непременно сорок лет? – спросил Петрюс, улыбаясь.

– Потому, что только в сорок лет можно верить в бесконечную любовь – я говорю относительно женщин – понял? Не смейся!.. Вот он, червячок-то, грызущий тебя! О, я теперь уверен в справедливости моей догадки. Что касается этого, – прибавил генерал и в тоне его послышалось глубокое сострадание, – я даже не порицаю тебя больше; я только жалею тебя, и мне остается только спокойно ждать смерти твоей инфанты.

– Итак, дядя…

– Что?

– Если уж вы так добры ко мне…

– Ты попросишь моего согласия на брак с этой старой ведьмой, мошенник?

– Нет, будьте покойны…

– Будешь умолять признать твоих детей?

– Откажитесь и от этого предположения, дядя, – я не имею счастья быть отцом.

– За это никогда нельзя поручиться! В ту минуту, когда ты входил сюда, маркиза де ла Турнелль убеждала меня…

– В чем?

– Гм… так… ни в чем… Продолжай, пожалуйста. Я ко всему приготовился. Только сделай одолжение, если хочешь сказать что-нибудь очень важное, отложи до завтра, чтоб не повредить моему пищеварению.

– Вы можете, не волнуясь, выслушать меня.

– В таком случае, говори… Рюмку ликера, Франц! Я хочу в самом лучшем расположении духа выслушать исповедь моего племянника… Так, прекрасно. Теперь начинай, Петрюс, – обратился он нежно к художнику, любуясь при свете свечей рубиновыми искрами животворной влаги. – Твоя любовница…

– У меня нет никакой любовницы, дядя.

– Но что же тебе от меня нужно в таком случае?

– Вот уже шесть месяцев, как я люблю одну молодую, в высшей степени уважаемую особу, но, видите ли…

– Нет, ничего не вижу.

– Эта любовь не будет иметь никакого результата, по всей вероятности.

– Тогда ты только даром теряешь время.

– Нет, я, может быть, теряю его так же, как терял Дант, любя Беатриче, Петрарка – Лауру или Тасс – Элеонору.

– То есть, другими словами, ты не хотел взять состояния из рук жены, но охотно приобретешь уважение, славу благодаря любовнице… Логично ли это, Петрюс?

– В высшей степени логично, дядя.

– И каким же чудным творениям обязан ты этой твоей Беатриче, Лауре или Элеоноре?

– Вы помните, дядя, мою последнюю картину?

– Это самая лучшая из всех, в особенности с тех пор, как ты ее подправил.

– Лицо девушки, черпающей воду из бассейна, кажется, вас совершенно удовлетворило?

– Действительно, оно мне особенно понравилось своей оригинальностью.

– Вы спросили, где я взял эту модель?

– И ты ответил, что это продукт твоего воображения, но это тогда же, замечу вскользь, показалось мне маленьким хвастовством.

– Действительно, я вас недостойно обманул, бессовестно обманул, дядя.

– Разбойник!

– Моделью послужила мне она.

– Она?.. Кто она?

– Вы желаете, чтоб я назвал ее?

– Как – желаю ли? Конечно.

– Заметьте, что я не имею ни надежды назвать ее женой, ни дерзости ждать, что она согласится стать моей любовницей.

– Еще больше причин назвать ее. После такого предисловия скрытность неуместна.

– Это мадемуазель…

Петрюс вдруг остановился: ему представилось, что он совершает преступление.

– Мадемуазель… – повторил генерал.

– Регина.

– Регина де Ламот Гудан?

– Да, дядя.

– Ох! – вскрикнул генерал, быстро откидываясь на спинку кресла. – Ох, браво, племянник! Если бы между нами не было стола, я бросился бы тебе на шею и расцеловал тебя.

– Что вы хотите этим сказать?

– А! Я хочу сказать, что существует Бог для честных людей.

– Не понимаю.

– Я хочу сказать, что ты будешь моим Родриго – ты отомстишь за меня.

– Да объяснитесь, ради всего святого!

– Друг мой, спрашивай у меня, что хочешь. Первый раз в жизни ты доставил мне счастье, о каком я никогда и не мечтал.

– О, дядя, я парю в облаках. Можно продолжать?