Могикане Парижа

– Да за сущие пустяки, за шалость молодого человека – за неудачный подлог.

– И на сколько лет его сослали?

– На пять.

– И он хотел отбыть свое время?

– Сначала – да, – он даже называл это искуплением. Но, вероятно, потому, что его называли ангелом, он в один прекрасный день вспомнил, что у него есть крылья, и задумал расправить их и улететь.

– Вы истинный поэт, мосье Жибасье!

– Я мог быть президентом Тулонской академии.

– Продолжайте.

– Как только запала ему в голову мысль о свободе, он совсем переменился и в лице, и в поведении. Прежде он был просто спокоен, а теперь стал такой важный, серьезный; прежде он просто тосковал, а теперь ударился в мрачность. Со мной он стал говорить слова по два в день – не больше и на все мои вопросы отвечал коротко, как спартанец.

– А вы, мосье Жибасье, не понимали этой перемены, несмотря на всю глубину вашего ума?

– Напротив, понимал прекрасно! Наконец однажды вечером, когда мы вернулись с работы, я сказал ему:

– Послушайте, молодой человек, я знаю галеры, как Галилей Коперник знает все европейские дворы. Я жил с бандитами всех оттенков и с каторжниками всевозможных сроков и теперь с первого взгляда на человека могу сказать: «Этот ваш товарищ стоит четыре, или пять, или шесть, или десять лет каторги».

– К чему это вы все мне, мосье Жибасье, говорите? – спросил он своим кротким голосом.

Он всегда называл меня «мосье» и никогда не говорил мне «ты».

– Уж лучше называйте меня прямо – милорд, – сказал я ему. – А веду я, мосье, к тому, надо вам сказать, что я физиономист не из последних… Первым я всегда считал и считаю вас, мосье Жакаль.

– Вы очень любезны, мосье Жибасье, но в настоящую минуту, признаюсь, я был бы больше рад грелке, чем вашим любезностям.

– Поверьте, мосье Жакаль, что, если бы у меня таковая была, я отказался бы от нее в вашу пользу.

– Я в этом нимало не сомневаюсь, мосье Жибасье. Но, прошу вас, продолжайте.

Жибасье откашлялся и продолжал:

– Итак, я, хотя и не первостатейный, все-таки физиономист, – сказал я Габриэлю, – и докажу вам это тем, что сейчас скажу, о чем вы думаете.

Он стал слушать меня внимательнее.

– Когда вы сюда приехали, вас соблазняла живописность берега и оригинальный вид галер, и вы сказали себе: «С помощью философии и с моими воспоминаниями о Платоне и Святом Августине мне, может быть, и удастся привыкнуть к этой первобытной пастушеской жизни». И действительно, будь у вас темперамент флегматический, вы, может быть, и привыкли бы к ней, как привыкают другие, но вы человек живой, горячий, страстный, вам необходимы свобода и простор, и теперь вы пришли к мысли, что прожить здесь пять лет – значит потерять их, и притом в лучшую пору жизни. Таким совершенно логическим путем вы пришли к решению, как можно скорее избавиться от судьбы, на которую вас обрекло беспощадное правосудие. Или я не Жибасье, или вы именно об этом и думаете.

– Это правда, – откровенно ответил Габриэль.

– Могу вас уверить, молодой друг мой, что я не нахожу в этой мысли ничего дурного или предосудительного, но позвольте мне сказать вам также, что она занимает вас уже целый месяц. Вы уже целый месяц тоскуете, а мне тоже нет никакой радости иметь на другом конце цепи какого-то пифагорейца. Скажите же мне откровенно, что вы надумали.

– Надумал я только одно: во что бы то ни стало вырваться на свободу, – сказал Габриэль, – а что касается средств и способов освобождения, то я возлагаю все мои надежды на Бога.

– О, мой юный друг, вы еще юнее, чем я думал.

– Что вы хотите этим сказать?

– А то, что Бог дает взаймы только богатым.

– Послушайте, не смейте богохульствовать! – закричал на меня Габриэль.

– Сохрани меня, Бог, от такого греха! Но скажите, пожалуйста, когда это вы видели, чтобы Бог занимался подобными делами? Все задатки нашей судьбы лежат в нас самих. Мудрая народная пословица гласит: «На Бога надейся, да и сам не плошай». Правды в этой пословице – бездна! Следовательно, в нашем деле Бог ни при чем, и нам необходимо самим подыскать средства к бегству, а кроме того, молодой человек, без меня вы не убежите. Вы до того мне симпатичны, что я не отступлю от вас ни на шаг. Не надейтесь расклепать ваши цепи от меня потихоньку. Я всегда сплю одним только глазом. Да и у вас самих сердце хорошее, и вы поймете, что покинуть старого товарища – значило бы быть человеком неблагодарным. Следовательно, не затевайте ничего один, так как мы связаны неразрывно, как плющ и юный вяз, иначе же, мой милый друг, я способен при первой же вашей попытке действовать самостоятельно: донести на вас кому следует.

– Вы напрасно говорите мне все это, мосье Жибасье, – ответил мне мой юнец, – я и сам рассчитывал предложить вам бежать вместе.

– Хорошо, молодой человек. Раз это решено, станем действовать и рассуждать методически. Ваша откровенность мне очень нравится, и я докажу вам это после того, как сообщу вам мои планы и уведу вас за собою, вместо того, чтобы мне следовать за вами.

– Я вас не понимаю, мосье Жибасье.