Читаем Могила полностью

— Я не особенно люблю эль. Лучше светлый «Бек», если у вас есть. — По крайней мере, он будет пить импортное пиво. Но чего ему действительно хотелось, так это «Роллинг Рок».

— Очень хорошо. — Метрдотель наконец-то ушел.

— Откуда вы знаете, что я люблю пиво? — Уверенность, с которой она сделала за него заказ, несколько покоробила Джека.

— Удачная догадка. Я была уверена, что вы не любите кир. — Она изучающе смотрела на Джека. — Значит… вы и есть тот самый человек, который вернул ожерелье? Вы совершили невозможное. Я буду благодарна вам до конца моих дней.

— Это было всего лишь ожерелье.

— Очень важное ожерелье.

— Может быть, но это не то самое, что спасти жизнь или что-нибудь в этом роде.

— Возможно, как раз это вы и сделали. Может быть, именно ожерелье дало ей силы и надежду, чтобы возродиться к жизни. Оно очень важно для нее. Все члены нашей семьи носят такие ожерелья. Мы никогда с ними не расстаемся.

— Никогда?

— Никогда.

Да уж, странные эти Бхакти.

Метрдотель сам принес пиво и наполнил стаканы, помедлил немного и удалился с явной неохотой.

— Можете быть уверены, — сказала Калабати, когда Джек сделал несколько глотков, — что за прошедшие сутки вы на всю жизнь приобрели друзей: моего брата и меня.

— А как насчет вашей бабушки?

Калабати прищурилась:

— Ее тоже, конечно. Но не воспринимайте столь поверхностно нашей благодарности, Джек. Ни моей, ни особенно моего брата. Кусум, уж поверьте, никогда не забывает ни услуг, ни пренебрежения.

— А чем ваш брат занимается в ООН? — Джек пытался перевести разговор в светское русло. Вообще-то он хотел все знать о Калабати, но не желал проявлять свой интерес.

— Я точно не знаю. По-моему, он занимает какой-то незначительный пост. — Должно быть, она заметила, что Джек недоверчиво прищурился. — Да, я понимаю, он не производит впечатление человека, который способен удовлетвориться второстепенной ролью. Можете поверить, он ею и не удовлетворен. У нас на родине его имя известно во всех провинциях.

— Почему?

— Он лидер нового индуистского фундаменталистского движения. Он и многие его сторонники считают, что Индия и индуизм слишком подвержены влиянию Запада. Они хотят вернуться к старинному укладу. У брата множество последователей, и сейчас их движение представляет собой значительную политическую силу.

— Здесь это звучало бы как «убедительное большинство». Кто он? Индийский Джерри Фавел?

Лицо Калабати стало жестким.

— Может быть, даже более того. Его целеустремленность временами пугает. Некоторые боятся, что он может стать индийским аятоллой Хомейни. Поэтому все были поражены, когда в начале прошлого года он вдруг попросился на дипломатическую работу в Англию. Естественно, его просьбу немедленно удовлетворили — правительство было радо избавиться от него. А недавно, опять по его же просьбе, он был переведен сюда, в ООН. Конечно, его сторонники и противники в нашей стране озадачены, но я-то знаю своего брата. Он просто решил набраться международного опыта, чтобы вернуться домой и стать полноценным кандидатом на высокий политический пост. Но хватит о Кусуме…

Джек почувствовал руку Калабати у себя на груди — она подталкивала его на подушку.

— Теперь устраивайтесь поудобней, — сказала она, глядя на него своими темными глазами, — и расскажите мне все о себе. Я хочу знать абсолютно все, особенно как вы стали мастером Джеком.

Джек отхлебнул пива и заставил себя выдержать паузу, хотя у него появилось вдруг огромное желание рассказать ей все о своем прошлом. Это напугало его. Он никогда никому не открывался, кроме Эйба. И почему Калабати? Может, потому, что она уже кое-что знала о нем; может, потому, что она была столь экспансивна в своей благодарности за то «невозможное», что он совершил, вернув ее бабушке ожерелье. Конечно, о том, чтобы рассказать всю правду, не могло быть и речи, но какие-то отрывки правды ему не повредят. Вопрос только в том, что рассказать, а что утаить.

— Просто так уж случилось.

— Все когда-то случается в первый раз. Начните с этого. Расскажите мне об этом.

Он удобнее устроился на подушках, так, чтобы не мешало дуло маузера 38-го калибра, и приступил к рассказу о мистере Канелли — своем первом клиенте.

<p>Глава 4</p>

Лето было на исходе. Семнадцатилетний Джек все еще жил в Джонсоне, штат Нью-Джерси, в маленьком полудеревенском городке графства Берлингтон. Тогда была еще жива мать. Брат Джека учился в медицинском колледже Нью-Джерси, а сестра — на подготовительном отделении юридической школы Рутгера.

Перейти на страницу:

Все книги серии Враг

Похожие книги

Тайная слава
Тайная слава

«Где-то существует совершенно иной мир, и его язык именуется поэзией», — писал Артур Мейчен (1863–1947) в одном из последних эссе, словно формулируя свое творческое кредо, ибо все произведения этого английского писателя проникнуты неизбывной ностальгией по иной реальности, принципиально несовместимой с современной материалистической цивилизацией. Со всей очевидностью свидетельствуя о полярной противоположности этих двух миров, настоящий том, в который вошли никогда раньше не публиковавшиеся на русском языке (за исключением «Трех самозванцев») повести и романы, является логическим продолжением изданного ранее в коллекции «Гримуар» сборника избранных произведений писателя «Сад Аваллона». Сразу оговоримся, редакция ставила своей целью представить А. Мейчена прежде всего как писателя-адепта, с 1889 г. инициированного в Храм Исиды-Урании Герметического ордена Золотой Зари, этим обстоятельством и продиктованы особенности данного состава, в основу которого положен отнюдь не хронологический принцип. Всегда черпавший вдохновение в традиционных кельтских культах, валлийских апокрифических преданиях и средневековой христианской мистике, А. Мейчен в своем творчестве столь последовательно воплощал герметическую орденскую символику Золотой Зари, что многих современников это приводило в недоумение, а «широкая читательская аудитория», шокированная странными произведениями, в которых слишком явственно слышны отголоски мрачных друидических ритуалов и проникнутых гностическим духом доктрин, считала их автора «непристойно мятежным». Впрочем, А. Мейчен, чье творчество являлось, по существу, тайным восстанием против современного мира, и не скрывал, что «вечный поиск неизведанного, изначально присущая человеку страсть, уводящая в бесконечность» заставляет его чувствовать себя в обществе «благоразумных» обывателей изгоем, одиноким странником, который «поднимает глаза к небу, напрягает зрение и вглядывается через океаны в поисках счастливых легендарных островов, в поисках Аваллона, где никогда не заходит солнце».

Артур Ллевелин Мэйчен

Классическая проза