Читаем Могила полностью

Видения начали возрождаться в Джеке, когда он выехал из седьмого выхода. Он прекрасно понимал причину этого. Он приближался к месту, где была убита его мать.

В этом месте ему всегда приходилось — как это сказала Калабати — «проводить черту между собой и остальным человечеством».

Это произошло воскресной январской ночью, когда он учился на третьем курсе. У Джека были каникулы. Они с родителями ехали сытые и довольные из гостей у тети Дорис, которая жила в Хейгстоуне, и направлялись на юг Тернпейка. Джек сидел на заднем сиденье, мать — на переднем, а отец вел машину. Джек хотел сам сесть за руль, но мать сказала, что умирает от страха, когда он кружит по поворотам как сумасшедший. Насколько он помнил, они с отцом обсуждали предстоящий суперкубок, а мать следила за спидометром, чтобы убедиться, что тот не зашкаливает за отметку шестьдесят километров в час. Спокойное, умиротворенное состояние полного желудка и тихого вечера, проведенного с родственниками, разбилось в пух и прах, когда они проехали под эстакадой. Раздался треск, подобный грому, и машину встряхнуло от удара. Правая сторона лобового стекла взорвалась и разлетелась на бесчисленное множество осколков. Джек услышал, как закричал от неожиданности отец, а мать — от боли; почувствовал, как сильный порыв ледяного воздуха ворвался в машину. Мать застонала, и ее вырвало.

Когда отец свернул на обочину, Джек перепрыгнул на переднее сиденье и понял, что произошло: зольник пробил лобовое стекло и попал матери под нижние ребра, в низ живота. Джек не знал, что делать. Он лишь беспомощно смотрел на мать, которая тяжело навалилась вперед. Джек закричал, что нужно немедленно ехать в ближайшую больницу. Отец вел машину как сумасшедший, вдавливая педаль, жал на гудок и сигналил огнями. Джек откинул на спинку обмякшее тело матери и убрал зольник, снял с себя пальто и прикрыл им мать, оберегая от холодного ветра, врывавшегося сквозь разбитое лобовое стекло. Мать вырвало кровью, и это была только кровь, которая выплеснулась на щиток. Поддерживая тело матери, Джек почти физически ощущал, как жизнь потихоньку выходит из нее, и чувствовал возрастающий внутри нее холод. Мать истекала кровью, и он ничем не мог помочь ей. Джек заорал на отца, чтобы тот торопился, но он и так вел машину на бешеной скорости, рискуя в любую минуту потерять контроль над управлением.

Когда они привезли мать в больницу, она была уже в состоянии комы. Она умерла в операционной от разрыва печени и селезенки. Она просто истекла кровью.

А потом… нескончаемая боль и бесконечные похороны. А затем вопросы: «Кто? Почему?» В полиции не могли дать на них ответ и сомневались, что вообще когда-нибудь ответят. Обычное развлечение для мальчишек — приходить на эстакады и, перевешиваясь через ограждение, кидать всякие штуки в проносящиеся внизу машины. К тому времени, как объявили о несчастном случае, виновника и след простыл. На все обращения в полицию штата Джек и отец получали один ответ — беспомощное пожатие плечами.

Отец ушел в себя, отрицание трагедии ввело его в состояние, похожее на эмоциональную спячку. Казалось, он все делал как обычно, но как будто ничего при этом не ощущая. Джек реагировал по-другому: в нем трагедия пробудила холодную и всепоглощающую ярость. И у него появилось новое дело, которое необходимо расследовать.

Он знал, где все произошло. Знал как. Все, что ему оставалось выяснить, — кто это сделал.

Он отложит все свои дела, не будет думать ни о чем другом, пока не найдет виновника.

И он это сделал.

Это было давным-давно, часть ушедшего прошлого. Но все равно каждый раз, когда он проезжал мимо этой эстакады, у него комок подкатывал к горлу. Он почти что видел зольник, падающий… падающий прямо на лобовое стекло… как он пробивает заснеженное стекло… разбивает его. А затем он оказывается под эстакадой в тени и переносится в другую ночь. Идет снег, а с другой стороны эстакады свисает обмякшее тело, которое качается на веревке, судорожно изворачиваясь и выкручиваясь. Потом его мысли переносятся назад в солнечный августовский день. Джека трясло. Он ненавидел Нью-Джерси.

<p>Глава 4</p>

Джек, выехав из пятого выхода, поехал по Пятьсот сорок первой дороге через Маунт-Холли, далее — на юг по двухполосному темному шоссе, проходящему через города, вернее, группки построек, облепляющие дороги, как зеваки место, где произошла авария. А все пространство вокруг занимали открытые возделанные поля. Рекламные щиты призывали приобрести помидоры «Джерси Бифстейк» по доллару за два с половиной килограмма. Джек взял себе на заметку прикупить корзинку для Эйба на обратном пути.

Он проехал через Ламбертон, название которого навевает тяжеловесные образы отвратительно тучных людей, обивающих пороги безразмерных магазинов и домов. Затем Джек пересек Фостертаун, который, казалось, должен был быть населен оравой бездомных, бегающих и орущих беспризорников, что, в общем-то, было не так.

Перейти на страницу:

Все книги серии Враг

Похожие книги

Тайная слава
Тайная слава

«Где-то существует совершенно иной мир, и его язык именуется поэзией», — писал Артур Мейчен (1863–1947) в одном из последних эссе, словно формулируя свое творческое кредо, ибо все произведения этого английского писателя проникнуты неизбывной ностальгией по иной реальности, принципиально несовместимой с современной материалистической цивилизацией. Со всей очевидностью свидетельствуя о полярной противоположности этих двух миров, настоящий том, в который вошли никогда раньше не публиковавшиеся на русском языке (за исключением «Трех самозванцев») повести и романы, является логическим продолжением изданного ранее в коллекции «Гримуар» сборника избранных произведений писателя «Сад Аваллона». Сразу оговоримся, редакция ставила своей целью представить А. Мейчена прежде всего как писателя-адепта, с 1889 г. инициированного в Храм Исиды-Урании Герметического ордена Золотой Зари, этим обстоятельством и продиктованы особенности данного состава, в основу которого положен отнюдь не хронологический принцип. Всегда черпавший вдохновение в традиционных кельтских культах, валлийских апокрифических преданиях и средневековой христианской мистике, А. Мейчен в своем творчестве столь последовательно воплощал герметическую орденскую символику Золотой Зари, что многих современников это приводило в недоумение, а «широкая читательская аудитория», шокированная странными произведениями, в которых слишком явственно слышны отголоски мрачных друидических ритуалов и проникнутых гностическим духом доктрин, считала их автора «непристойно мятежным». Впрочем, А. Мейчен, чье творчество являлось, по существу, тайным восстанием против современного мира, и не скрывал, что «вечный поиск неизведанного, изначально присущая человеку страсть, уводящая в бесконечность» заставляет его чувствовать себя в обществе «благоразумных» обывателей изгоем, одиноким странником, который «поднимает глаза к небу, напрягает зрение и вглядывается через океаны в поисках счастливых легендарных островов, в поисках Аваллона, где никогда не заходит солнце».

Артур Ллевелин Мэйчен

Классическая проза