Усадьба и дом Арслан-Аги были расположены на горе и занимали большое пространство. Справа и слева обширного двора тянулись бесчисленные хозяйственный постройки: сараи, конюшни, овчарни; невдалеке от них стоял флигель для приезжих, а за высокой стеною, напоминавшей крепость, наполовину виднелся двухэтажный дом самого аги. Все эти строения были из белого камня, ярко блестевшего на солнце. Они смотрелись прочно и весело, но ни дерева, ни зелени нигде не было видно. Может быть, там за стеною дома и был сад, но он скрывался от любопытного взгляда. Эта каменная ограда придавала жилищу аги какой то таинственный и замкнутый вид. Почему он не допускал никого переступить порог своего дома? Что он скрывал за этими каменными стенами? Уж не сокровище ли великолепного гарема ревниво оберегалось там железными замками и тяжелой дверью? Айваз невольно посматривал на темные окна и балконы дома, но там все было тихо, и не шевелилась ни одна занавеска из дорогой шелковой ткани... Зато на дворе все было в движении. Громадные каменные загоны овчарни, говорившие о богатстве аги, ожили. Отары были еще в поле, но сотни жбанов, кувшинов и котелков уже приготовлялись для доения. Работники--татары сновали по двору и загонам в ожидании возвращения стад. Где-то слышалось ржанье лошадей и лай собак. Солнце тихо садилось за окрестные горы, и через минуты белые строенья усадьбы окрасились в нежный розовый цвет.
Слуга придержал стремя Айваза, указал ему на двери флигеля и повел его лошадь в конюшню.
В главной общей комнате флигеля был уже один гость: какой-то невзрачный черноволосый человек неопределенного вида, не то еврей, не то грек, говоривший однако по-русски. Вероятно, какой-нибудь заезжий торговец из Бахчисарая. Заложив руки в карманы, он стоял перед окном и смотрел на двор. Не успел Айваз совершить омовение намаза, как слуги стали подавать ужин. На столе дымились жирный рисовый пилав, сочные чебуреки и целая половина жареного барана. Все это было подано на пестрых глиняных тарелках и жестяном блюде. Салфеток и вилок не было, одни ножи с роговыми ручками лежали у каждого кушанья. Вскоре дверь распахнулась, и в нее, любезно осклабясь, ввалилась грузная особа гостеприимного аги. Казалось, что сам Чатырдаг, сотрясая землю, тронулся с места и всею своею громадой надвигался на Айваза и маленького человечка, сидевшего с ним за столом. Гости встали и обменялись обычными приветствиями с хозяином.
-- С приездом, мурзам, с приездом! -- говорил ага, протягивая руку и тяжело усаживаясь на диван у стола. --Подай-ка сюда питмез и каймаку, да побольше, Уссейн! Захвати еще кувшинчик бузы... -- повторял он, пыхтя и отдуваясь.
Наступило молчание. Все громко жевали, посматривая друг на друга.
-- А что, ага, -- сказал наконец Айваз. -- Правда ли, я слыхал, вы большой любитель лошадей?
Ага усмехнулся своей жирной усмешкой и, желая пошутить, из любезности к другому гостю, ответил, на ломанном русском языки.
-- Лошадь любишь, барашка любишь, толстый баба тоже любишь!
Гости захохотали, услышав эту внезапную собственную характеристику аги.
-- И деньги любишь? -- попробовал в тон хозяину пошутить черномазый гость неопределенной национальности.
Но ага вдруг нахмурился и, сказав: "деньги всякий любит", уткнулся в тарелку с бараниной. Гость немного смутился, и все опять замолчали. Между тем Уссейн подал питмез, бузу и шербеты. Они быстро оживили разговор. Арслан-Ага вскоре почувствовал присущую всем татарам потребность похвастаться и стал рассказывать о своем путешествии в Париж. Да, он, Арслан-Ага Хапланджик, был в Париже.
Слово "Париж" как-то необычайно и дико звучало в этой татарской обстановке и в полновесных губах аги, украшенных черными щетинистыми усищами. Париж и Корилез,
Айваз хлопал глазами, слушая эти рассказы, очень заинтересовался прелестями Нинюш, спрашивал, есть ли в Париже мечети, и где находится великий город франков.
-- Да зачем же вы ездили в Париж, ага? -полюбопытствовал черноволосый гость.
-- Знакомый персиянин там торговлю бирюзой имеет. Очень звал меня ехать, я и поехал. Деньги большие на дорогу потратил. Дороже, чем в Мекку съездить, -- прибавил он, подумав.