— Думаете, он будет меня о чем-то спрашивать?
Переговорщик посмотрел на Анжи.
— Возможно, — подтвердила она. — Не исключено, что ему захочется немного подразнить или испытать вас. Не попадите в ловушку.
Оутс неуверенно кивнул.
— Мы будем прослушивать ваш разговор, — продолжил Поттер. — И я смогу подсказывать вам ответы в наушники.
— Мне предстоят самые длинные сто ярдов в моей жизни, — слабо улыбнулся полицейский.
— Не волнуйтесь, — сказал Поттер. — Сейчас главное для Хэнди — еда, а не желание кого-нибудь убить.
Его слова приободрили Оутса, однако самого Поттера угнетала мысль о том, что несколько лет назад он сказал полицейскому то же самое, а через несколько минут тот получил пули в колено и запястье: преступнику не подошли бинты и болеутоляющие, принесенные парламентером.
В пакет с бургерами переговорщик положил ингалятор с лекарством от астмы.
— Про это ничего не говорите. Пусть найдет сам и решит, давать ли его Беверли.
Бадд протянул несколько блокнотов и фломастеров, которые дал ему Дерек.
— А это можно?
Поттер размышлял. Бумага и ручки дадут заложникам возможность общаться с преступниками, и появится шанс, что их отношения улучшатся по стокгольмскому образцу. Но порой малейшее отклонение от договоренности выводит преступников из себя. Ингалятор — это уже отклонение. Как отреагирует Хэнди на еще одно? Он высказал свое мнение Анжи.
— Не исключено, что Хэнди — психопат, — ответила она, подумав. — Но ведь нервных срывов и эмоциональных вспышек у него еще не случалось?
— Нет, он вел себя довольно хладнокровно.
Если честно, то пугающе спокойно.
— Можно положить, — заключила агент Скапелло.
— Дин, Чарли, — попросил Поттер, — подойдите на минутку. Кто у вас лучший стрелок из винтовки?
— Сэмми Баллок и — как ты считаешь: наверное, Крис? — Крис Феллинг. Пожалуй, Кристина даже лучше. Как, Дин?
— Если бы я был белкой, сидел в четырех сотнях ярдов и видел, что она прицеливается, то даже не попытался бы сбежать.
— Пусть зарядит оружие, дошлет патрон в патронник и возьмет с собой наблюдателя с биноклем, чтобы следил за дверью и окнами. Если покажется, что Хэнди или кто-то из его сообщников собирается стрелять, она вправе сделать выстрел. Но только в дверной косяк или оконную раму.
— Вы сказали, что предупредительных выстрелов не будет, — удивился Бадд.
— Таково правило, — заметил переговорщик. — И оно справедливо до тех пор, пока не встретится исключение.
— Ах вот как…
— Займитесь этим, Дин.
— Слушаюсь, сэр. — Шериф, пригибаясь, побежал выполнять приказ.
— Готовы? — Поттер посмотрел на Оутса.
— Могу я пожелать вам удачи? — спросила Фрэнсис молодого полицейского.
— Она мне очень пригодится, — серьезно ответил тот.
Бадд похлопал его по плечу, затянутому в кевлар.
Мелани Черрол знала много библейских школьных историй.
Жизнь Глухих тесно связана с религией, и многие поддерживают эту традицию. Бедные Агнцы Божьи… потрепать их по головкам и убедить настолько овладеть языком, чтобы одолеть катехизис, приобщиться к причастию и ходить на исповедь (все это, разумеется, между собой, чтобы не ставить в неловкое положение сообщество слышащих). Аббат де л’Эпе, человек выдающийся и добросердечный, создал французский язык глухих главным образом для того, чтобы отданные на его попечение души получили возможность попасть на небеса. А монахи и монахини, принимающие обет молчания, считают «недуг» несчастных глухих епитимьей (наверное, полагают, будто так слышнее Божий глас, хотя Мелани могла бы заверить их, что в этом они не правы).
Мелани привалилась к кафельным плиткам зала забоя — самого ужасного места во внешнем мире. Миссис Харстрон лежала на боку в десяти футах от нее и смотрела в стену. Ее глаза были сухими — она выплакала все слезы. Женщина моргала, дышала, но ее состояние могло быть и комой. Мелани поднялась и перешагнула черную лужу, покрытую пеной и усеянную трупами тысяч насекомых.
Религия.
Она обняла близняшек и почувствовала под одинаковыми голубовато-зелеными ковбойками хрупкие позвонки. Сев подле них, пыталась вспомнить какую-нибудь историю, услышанную в воскресной школе. На ум пришел рассказ о христианах Древнего Рима, которых ждала мученическая смерть в Колизее. Они, разумеется, не отреклись от веры. Мужчины, женщины и дети радостно молились на коленях, когда к ним приближались центурионы. Глупая история — продукт примитивного воображения составителя учебника. Взрослой Мелани Черрол казалось непростительным включать ее в детскую книжку. Но в восемь-девять лет эта история, как дешевая мелодрама, переворачивала ей сердце. И переворачивает до сих пор.
Глядя на далекий свет, Мелани погрузилась в созерцание пульсирующей желтой лампы: ярче, темнее, ярче, темнее, ярче, темнее. Внезапно свет превратился в лицо Сьюзан, затем в прекрасное тело девушки, которую лев рвал на части когтями.
Восемь серых птичек сидят на проводах в темноте…
Нет, теперь уже не восемь, а семь.
Неужели Джойслин тоже умрет? Мелани посмотрела за угол и увидела стоящую у окна девочку. Она всхлипывала и мотала головой, а Горностай держал ее за руку. Они находились у приоткрытой двери.