Могила галеонов

Особа с кислой физиономией, постоянно сопровождавшая Анну, никогда не улыбалась, молча сидела на одном месте, находясь в обществе Анны, и никогда ни о чем не разговаривала, если не считать ответов на вопросы по делу. Но однажды, когда большая карета выезжала из ворот особняка Грэшема, Анна заметила, как ее дуэнья едва заметно кивнула кому-то и на лице ее появилось слабое подобие улыбки. Выглянув в окошко, Анна заметила двух неизвестных ей мужчин в нарядных ливреях, сидевших у ворот. Они находились на том же месте, когда Анна вернулась, а двое других незнакомцев в таких же ливреях находились там же во время ее следующего выезда.

Слуги в доме Грэшема питали к ней искреннюю преданность, и скоро они узнали: такие ливреи носили люди из дома лорда Бэрли, отца Роберта Сесила. Выходило, за Анной следили люди, связанные с Робертом Сесилом, и в полученной новости для нее не заключалось ничего хорошего. Требовалось проверить и ее подозрения насчет дуэньи. Та взяла отпуск на сутки, собираясь навестить кого-то из больных родственников в Ислингтоне. Чувствуя себя виноватой и стыдясь собственного поступка, Анна очаровала одного из младших конюхов и уговорила его проследить за своей компаньонкой, взяв с него клятву никому об этом не рассказывать. Когда оба они ушли, Анна подождала, когда коридор опустеет, и тихо проникла в комнату дуэньи. Сначала она не увидела там ничего подозрительного, но потом обнаружила небольшой письменный столик у окна с лежащим на нем недописанным письмом, почти уже законченным, прикрытым сверху книгой. Возможно, дописать послание дуэнье помешал приход кого-то из других слуг или нежданного гостя. А в письме сообщалась дата отъезда Анны из Лондона, название ее корабля и даже имя капитана.

А вечером того же дня вернувшийся конюх сообщил Анне: он проследил ее дуэнью до Уайтхолла. Сесил шпионил за ней через эту ужасную женщину, оплачивал шпионку, постоянно находившуюся рядом с Анной. И мог следить за каждым ее движением! Анна почувствовала, как ей вдруг стало холодно. Если Сесил интересовался подробностями ее отъезда, значит, он каким-то образом собирался ее остановить. И все же Анна кое-чему научилась за последние смутные месяцы. Вызвав компаньонку к себе, она заговорила с ней высокомерным тоном, чего та терпеть не могла:

— Я решила перенести день отъезда. Мне сообщили, что корабль отходит раньше. — Конечно, она лгала, но Анна рассудила: если ей удастся разозлить компаньонку, то та может и поверить. — Вещей у меня немного, и я собираюсь уехать завтра, чтобы успеть на корабль вовремя. Ваше присутствие не требуется. Со мною будет эскорт из слуг и две моих служанки.

Компаньонка покраснела, а губы ее стали еще тоньше (если такое вообще возможно). Она вылетела из комнаты, не поклонившись, а лишь ограничившись легким кивком.

Конечно, Анна не делала распоряжений об отъезде. Зато она убедилась: за полчаса до срока, назначенного ею дуэнье, напротив ворот особняка появилось около десяти человек, одетых в ливрее Сесила, из них шесть — на конях. Анна вызвала дуэнью, а также управляющего, попросив того явиться вместе с четырьмя слугами.

— Вы шпионили за мной для Роберта Сесила, — объявила она прямо. Компаньонка дернулась и попыталась выразить протест, но хозяйка пресекла ее попытку. — Это установленный факт. — Она повернулась к управляющему, состарившемуся на службе Грэшему-отцу и Грэшему-сыну и искренне преданному хозяевам. — Простите, мистер Роберт, мне следует вам объясниться, и я с удовольствием изложу вам доказательства шпионажа за мной и за вашим домом в пользу одного из худших врагов вашего хозяина.

— Мне не нужно доказательств, мэм, — отвечал управляющий. — С меня достаточно вашего слова. Что прикажете?

— Ее участь должен решить хозяин по возвращении. — Про себя Анна подумала: «Если он когда-нибудь сможет вернуться». — Пока же пусть ее держат под охраной в помещении, откуда она не сможет бежать, таким образом, чтобы у нее не было ни прямой связи, ни переписки с внешним миром, а в особенности — с домом Сесила.

Управляющий поклонился, и трясущуюся от злости дуэнью увели четверо слуг.