Могила на взморье

Я сказала Пьеру правду, действительно ужасно устала. Несмотря на это мне не удавалось заснуть, может потому что я так хотела этого. В голове постоянно крутились мысли. Они не прекратят крутиться и на следующий день, и ночь, и еще через день. Сколько всего я должна была обдумать! Как быть дальше с Пьером? Хотела ли я еще раз встретиться с Майком, Маргрете, Жаклин? Правильно ли, ничего не предпринимать против Эдит? Как бы отреагировал покойный Ханс Моргенрот, узнав, что я пощадила убийцу его сына, только потому, что она была старой и немощной? И как бы отреагировала я, если бы узнала об убийстве первого сентября девяностого года?

Ни один из ответов, которые я дала себе сама, не продержался дольше часа. Потом все начиналось по новой.

Не лучше ли было бы расставить все точки над «i» и написать заявление в полицию? На завтрашний день была запланирована еще одна встреча с главным коммиссаром Амманном, где будет присутствовать Майк. Если один из группы — это слово даже стало восприниматься как-то по-другому — проговорится, то все это нагромождение лжи просто рухнет. Жаклин будет особенно тяжело. Она и так-то была сплошным комком нервов, державшимся лишь за счет психотропных средств. А Маргрете была бы дочерью и сообщницей убийцы. В дополнение ко всей остальной нагрузке, ей может также стать слишком тяжело.

Обо всем этом мне нужно было подумать.

Но нужно ли?

В конце мне оставалось лишь спросить себя, кому в этом случае еще могла служить правда? Покойнику? Можно ли было вообще служить покойникам? Кому еще? Справедливости? Отлитой в бетон богине, которая стояла с завязанными глазами перед дворцами правосудия?

В четыре девятнадцать утра я решила уехать, через минуту начала собирать чемодан, а еще через двадцать минут покинула дом Пьера. Не потому что хотела бросить его, а для того, чтобы, как я сказала себе, уехать подальше от Кальтенхузена, его детей и покойников. Я скучала по Аргентине, Атлантике, своей квартире, испанскому языку, короче по всему, что никак не было связано с моим детством и последними четырьмя месяцами.

Когда я вышла за дверь, лил проливной дождь. Когда не было луны, ночи на Пёле были совершенно темными. Ни один фонарь не осветил мне дорогу до машины, припаркованной примерно в двадцати метрах. В доме Пьера не было света, значит, я либо его не разбудила, либо он с пониманием дал мне уйти. Так или иначе, он знал, что больше не мог влиять на наши отношения и должен был дать мне уйти, если хотел, чтобы мы снова были вместе.

Я с трудом тащила чемодан и сумки по дождю. Моя одежда, обувь и волосы были мокрыми насквозь, когда я, наконец, добралась до нее. Я бездумно забросила багаж в багажник.

И уже собиралась открыть дверцу и сесть, как меня кто-то схватил за плечо. На секунду у меня остановилось сердце.

— Ах, вот оно значит как,— прошипела Маргрете. — Мой брат мертв, все рушится, а ты сбегаешь.

Она что, все это время, как паук сидела в засаде, чтобы напасть на меня?

— Отпусти, мне больно. Я только нашла Харри, он покончил жизнь самоубийством.

— Так-так, значит он покончил с жизнью? Как ты смеешь, корчить из себя не пойми кого?

— Я смотрю тебе не угодишь, не важно, что я говорю или делаю, остаюсь или уезжаю. Твое выступление еще раз доказывает, что мне нечего здесь делать.

В то же мгновение я пожалела о своей грубости и быстро добавила:

— Мне жаль, что Харри мертв. Я считаю, он не должен был умирать, и сделал он это не из-за меня, ты так же, как и я, прекрасно знаешь об этом.

Я энергично стряхнула ее руку с моего плеча и сделала вторую попытку сесть в машину, но Маргрете снова не дала мне сделать это.

Она снова развернула меня к себе, на этот раз с еще большей злостью.

— Я не дам тебе так просто уйти. Хочу тебе кое-что сказать, госпожа Всезнайка. Пьер недавно рассказал мне, что посвятил тебя во все. Но версия, которую он тебе изложил, не полная.

Я сразу почуяла нечто ужасное. В лучшем случае я не поверю Маргрете, но ей все же удастся заставить меня сомневаться. А в худшем случае, это навсегда разлучит меня и Пьера.

Мы стояли под дождем, капли стекали с век, носа, подбородка и рук.

— Он рассказал тебе, что его роль во всей этой истории заключалась в том, чтобы вместе с Харри обыскать комнату Юлиана и упаковать некоторые вещи. О, нет, мадам, это было не так. Верно, я была у Моргенротов, чтобы попросить у них яиц и хлеба и тем самым отвлечь их, но Пьер отказался вместе с Харри проникнуть в комнату Юлиана и собрать его вещи. Он не участвует в этом, это было бы пособничество в убийстве и так далее, говорил он. Пришлось моему недоумку брату все делать самому, и, конечно же, он все провалил. В комнате Юлиана он вдруг испугался, что не успеет вовремя и поэтому просто взял и сбежал. Мы вынуждены были придумывать что-то новое. Я же не могла еще раз пойти к Моргенротам. Поэтому я сказала Пьеру, чтобы он тоже внес какой-то вклад, самое меньшее, что он мог сделать, это...

Маргрете замолчала. Никогда не забуду ее издевательскую усмешку, в которой была вся накопленная десятилетиями злость и ненависть, которые она носила в себе.