Она посмотрела на меня, будто искала в моих глазах смелость, которой не хватало ее детям. Разве это не ужасно? Единственное желание, которое было у этой женщины — умереть. Я могла ее понять, впрочем, как и тех, кого она называла трусливыми.
— Это не было обычным несчастным случаем? — совершенно неожиданно я сменила тему. — Нас кто-то преследовал? Поэтому мы ехали так быстро? Что Вам известно об этом?
Глаза Эдит беспокойно вспыхнули, может, потому что она уже ждала моего следующего вопроса. Я должна быть конкретнее. Некоторые вещи нельзя выяснить, если все время ходить вокруг да около.
— Эдит, несколько недель назад Вы предупреждали меня об опасности. Кого или что Вы имели в виду? Отчего исходит опасность?
Дыхание Эдит участилось, она слегка хрипела.
— О, Лея, если бы ты меньше спрашивала, а вместо этого последовала моему совету. Уезжай из Кальтенхузена сегодня, лучше прямо сейчас.
— Я знаю, Вы желаете мне добра. Но Вы должны сказать мне, что здесь происходит. Это как-то связано с убийством Юлиана? С его могилой в руинах, которую вчера ночью раскопала полиция? Мы с Сабиной узнали об этом в мае?
Эдит поднесла дрожащие руки ко рту, ее глаза были широко раскрыты.
— Что ты такое говоришь? — прохрипела она. — Юлиан... О, боже мой. Его...
Я медлила. Разве она еще ничего не знала?
— Да, его убили, это практически доказано, — с грустью, подтвердила я. — Убили и закопали. Двадцать три года назад.
— Двадцать три...
— Предположительно тридцать первого августа девяностого года.
Эдит вновь начала перебирать карточки в голове.
— Тридцать первого августа, — пробормотала она, полностью погрузившись в себя.
— Прошлой ночью мы случайно нашли его могилу. Меня удивляет, что Маргрете и Харальд еще ничего не сказали Вам об этом. Извините, что Вы таким образом...
Взгляд Эдит, в котором вдруг появился страх, был направлен куда-то позади меня.
Именно в этот момент перед моим мысленным взором вновь появились неподвижные кадры воспоминаний, которые, по мнению моего шверинского психолога, отражали события, произошедшие во время моего приезда в мае. Маргрете стояла перед кухонным столом на первом этаже. Она склонилась над ним, держа в руке кусок ткани, большое полотенце, которое набросила на что-то, лежавшее на столе. Харри стоял рядом с ней, бледный и растерянный...
Картинка угасла.
Я повернулась. В дверях комнаты Эдит с каменным лицом стояла Маргрете.
Глава 28
— Вау, ч-черт, не могу поверить, это б-безумие.
Харри держал в руках договор купли-продажи руин. Он прочитал каждое слово минимум три раза, проводя пальцем по подписям отца Бальтуса и дедушки Сабины и Леи. Он по очереди лучезарно улыбался Сабине, Маргрете и Лее, которые собрались вокруг документа на кухне у Петерсенов.
В конце концов, его взгляд снова остановился на Сабине.
— В-вот оно! Мы с-спасены! Это л-лучшее, что могло произойти! Черт, эй, это п-просто безумие.
Маргрете сказала глубоким, звучным голосом:
— Да, здорово. Успокойся уже.
Лея имела в виду то же самое, когда сказала:
— Это же не великая хартия вольностей, Харри, а просто договор о покупке пустыря.
Сабина могла его понять, наверное, единственная из всех. «Дворец» был для Харри символом, святыней, в которой хранилось лучшее, что было в его жизни — память. Наверняка другие члены группы тоже скучали по этим стенам, как многие люди во взрослом возрасте скучают по детской площадке, где раньше играли или по саду бабушки и дедушки, где летом срывали с деревьев вишни. Большинство вынуждено смириться с тем, что вещи не могут сохраняться вечно, они меняются, продаются, уступают место улице или парковке... Но у Харри было не так. Даже через тридцать лет он будет вспоминать в руинах молодость, каждый отдельный день. Может, он даже умрет там.
Он взял Сабину за руку.
— С-спасибо. Большое, большое спасибо. У тебя п-получилось супер.
— Не за что. Мне помогала Лея.
Харри и Лея кивнули друг другу, но их взгляды встретились лишь на мгновение. Они были чужими друг другу, разделенные не только двадцатью тремя годами, в течение которых не общались, но и тем, какой была их сегодняшняя жизнь. Жизнь Харри состояла из Пёля, руин монастыря и погребением умерших, жизнь его сестры — из труда и хлопот. Жизнь Леи, напротив, насколько могла судить Сабина, состояла из работы фотографом, художественного толкования различных объектов, в обращении с опытной, интернациональной публикой и, похоже, из флирта с красивыми мужчинами. В ветхом, как внутри, так и снаружи, доме Петерсенов, она выглядела как свежая лилия в букете засушенных цветов.
— У меня есть к тебе одна просьба, — обращаясь к Харри, сказала Сабина.
— В-все, что хочешь, — подтвердил он.
— Я хочу, чтобы мы все вместе провели вечер. Еще сегодня.
— К-классная идея!— крикнул Харри. — У нас все-таки есть повод отпраздновать.
— Говоря все, я имею в виду всех тогдашних детей Кальтенхузена, короче, вашу компанию и меня.
— Ч-черт.
Это ругательство, конечно, предназначалось Майку.
— Черт, — повторил Харри, закрыв лицо руками.
Маргрете толкнула его в бок.