Могила тамплиера

На что-то еще, кроме простой констатации факта, что блондин держит в руке девятимиллиметровый парабеллум, времени попросту не хватило. Преступник явно не был настроен шутить или вступать в какие-то переговоры. Арбузов отчетливо, словно при большом увеличении, увидел, как напрягся, сгибаясь, лежавший на спусковом крючке палец; Ковров, на которого был нацелен пустой девятимиллиметровый глаз пистолетного дула, подался в сторону, одновременно потянувшись к кобуре. Сержант тут же понял, что это бесполезно: промахнуться, стреляя с трех шагов по такой мишени, как прапорщик Ковров, невозможно. Это была не мысль, а что-то вроде вспышки, и Арбузов понял, что уже через секунду останется с вооруженным психом один на один.

Пистолет щелкнул, прямо как детская игрушка; если бы блондин при этом крикнул "бах!", впечатление, что они тут просто играют в войну, было бы полным. Он, однако, просто передернул шарнирный затвор своего немецкого чудища и еще раз нажал на спуск. Старый пистолет снова дал осечку, и блондин с силой отшвырнул его в сторону. Парабеллум с лязгом ударился об асфальт, проехал, вертясь волчком, метра два на боку и исчез в узкой щели между краем перрона и вагоном электрички. Арбузов с огромным облегчением услышал, как он вторично лязгнул обо что-то там внизу, и снял ладонь с клапана кобуры.

– Вот это ты правильно решил, – сказал блондину прапорщик Ковров, делая шаг вперед. – Ложись-ка, браток, на землю...

Он не договорил. Блондин даже не подумал ложиться лицом вниз и класть руки на голову. Не дослушав того, что хотел сказать ему прапорщик, он присел, положил на колено гитарный чехол, мгновенно открыл замки и откинул крышку. В следующий миг чехол полетел в сторону; пистолет в руке Коврова появился в ту самую секунду, когда длинное, сужающееся к концу прямое лезвие ослепительно блеснуло в лучах утреннего солнца.

– Бросай ору... – начал было Ковров, но договорить не успел.

Блондин опять прыгнул, но на этот раз не назад и не в сторону, а вперед, прямо на пистолет, который, как с прежней фотографической отчетливостью видел Арбузов, до сих пор стоял на предохранителе. Старший сержант замечал каждую деталь; происходящее воспринималось им не как непрерывное, плавное действие, а как серия четких цветных слайдов, сменяющих друг друга на экране его парализованного внезапно накатившим ужасом сознания. Его почти не напугал парабеллум, но этот меч... Арбузов, слава богу, работал не в трамвайном парке и не на стройке, уровень информированности у него был как-нибудь повыше, чем у дворника или даже мелкого чиновника окружной управы. Не так давно ему доходчиво, с демонстрацией фотоснимков, объяснили, что и как делает блондин той штуковиной, которую повсюду таскает за собой в гитарном чехле, и с тех пор картинка, представившаяся ему в вечер смерти Телешева – как преступник угрожает ему, вооруженному сотруднику милиции, каким-то дрючком для свиней, – больше не вызывала у него смеха. А теперь он видел все наяву. Старший сержант? буквально оцепенел, не в силах пошевелиться, будто скованный жестоким морозом; пожалуй, он не смог бы ничего сделать, даже если бы блондин угрожал мечом лично ему, а не Коврову. Так и стоял бы, дожидаясь, пока его вспорют наискосок, от бедра до ключицы, как того беднягу, Телешева...

Все происходило в бешеном темпе, и это заставило растеряться даже бывалого Коврова. Прапорщика подвела глубоко въевшаяся в сознание привычка во всем и всегда неукоснительно следовать законам и инструкциям. В руке у него был пистолет, но пользоваться им надлежало по правилам: сначала сделать устное предупреждение, потом дать предупредительный выстрел в воздух и уже только после этого открывать огонь на поражение. Блондин же не дал ему времени даже на то, чтобы снять пистолет с предохранителя; он действовал стремительно и точно.

Сверкающая полоса отточенного до бритвенной остроты железа, описав полукруг, взмыла в синеву утреннего, еще не успевшего затянуться сизым дневным маревом неба и тут же молнией ринулась вниз. Ковров отпрянул, по-детски заслонившись левой рукой. Тяжелый клинок с леденящим кровь шелестом рассек воздух и по инерции ушел вниз, уводя руку блондина назад, за спину. Арбузов не сразу понял, что произошло, а потом в глазах у него потемнело: на асфальте перрона, растопырив пальцы, лежала отсеченная сантиметров на десять выше запястья рука в сером форменном рукаве.