Могила тамплиера

– Ничего нового. Так, соскучился.

– Ну и шел бы к шлюхам. А еще лучше – в Луна-парк.

По-прежнему стоя к нему спиной (вот же сука!), она сняла лифчик и сразу же набросила на плечи длинный, почти до пят, купальный гостиничный халат. Когда она небрежным узлом затянула на талии пояс, смотреть стало окончательно не на что, и он обернулся.

Она стояла уже к нему лицом, глядя сверху вниз с понимающим, холодно-насмешливым выражением.

– Интересное кино? – спросила она.

– Я видел интереснее, – мстительно сообщил он. А потом все же добавил: – Какая же ты все-таки сука.

– О, это новость. Что же, быть кобелем я не могу по определению. Хорошо, со мной все ясно. Тогда, может быть, скажешь, кто ты?

Он отшатнулся перед непреодолимым напором ее внезапно прорвавшейся ярости, гадая, чем эта ярость вызвана. До сих пор она как-то ухитрялась отражать его атаки, так сказать, малой кровью – немного насмешки, строго отмеренная доза снисходительности и в исключительных случаях, когда он слишком сильно напирал, крохотная порция откровенности: "Ты хороший мальчик, красивый и сильный, но мне ты ни к чему. Просто ни к чему. Без обид, ладно? Ступай к шлюхам, а еще лучше – в Луна-парк".

– Зачем ты пришел ко мне? – угрожающе нависнув над ним, продолжала она. Халат на груди распахнулся, но открывшийся вид, при всей его ослепительности, в данный момент взволновал его не так сильно, как мог бы при иных, более благоприятных обстоятельствах. – Ты любитель подглядывать в замочную скважину, шелудивый пес, что тебе здесь нужно? У тебя руки по локоть в крови, тебе надо в баню, зачем ты явился ко мне?!

– Заткнись, сука! – рявкнул он и попытался подняться, но она коротким, сильным толчком в плечо усадила его на место. Он подчинился, поскольку гитарного чехла при нем в данный момент не было, а ударить женщину – по крайней мере, эту женщину – кулаком он не отваживался. – Заткнись, – повторил он уже гораздо тише. – Какая муха тебя сегодня укусила?

– Ты меня укусил, сволочь. Господи, как я от тебя устала!

По мере того как владевшее ею раздражение нарастало, ее прибалтийский акцент, поначалу едва заметный, усиливался. Зато длинноволосый гитарист с типично скандинавской внешностью, до этого едва способный связать по-русски пару слов, говорил совершенно чисто с того самого мгновения, как переступил порог гостиничного номера и впервые открыл здесь рот.

– Ты можешь мне сказать, – продолжала женщина, всей своей внешностью и в особенности фигурой действительно напоминавшая слегка улучшенный, модернизированный вариант знаменитой голливудской актрисы Шерон Стоун, – зачем ты его убил?

Этот вопрос служил явным признаком слабости, столь же постыдной, сколь и предосудительной, так что светловолосый гитарист немного воспрял духом.

– А что? – разваливаясь в кресле и забрасывая ногу на ногу, нагло осведомился он. – Не успела насладиться? Не согрешишь – не покаешься, а? Смотри, детка. Ему это может не понравиться.

Местоимение "ему" прозвучало с интонацией, означавшей, что писать его надлежит не просто с большой, прописной, буквы, а большими, прописными, буквами с начала до конца: ЕМУ.

– Ты просто любишь кровь, как другие любят водку или кокаин, – с горечью сказала она. – А ОН, да будет тебе известно, не любит стукачей.

– Небезызвестный Отелло, вероятно, тоже не испытывал к ним нежности, – почувствовав наконец под ногами твердую почву, заявил он. – Любить и прибегать к услугам – разные вещи. Совершенствуйся в великом и могучем русском языке, солнце. Боюсь, тебе это пригодится, когда настанет час истины и придется объясняться с НИМ. Ну, так как?

– Что "как"? – Одолеть ее было непросто, но он и не рассчитывал на легкую победу. – ОН – прагматик, разумный человек. Все твои россказни – ничто перед тем простым фактом, что ты без видимой причины, ради собственного удовольствия, зарезал человека. И не в каком-то Пскове, а здесь, в Москве! Скажи, кто из нас двоих сука? Ну, говори, ты, мразь! Ты подглядываешь за мной круглые сутки, ты не сводишь глаз с моей задницы, а потом дрочишь по углам, и ТЫ требуешь от меня оправданий? Попробуй оправдаться сам!

"Тоже мне, обвинение, – подумал он. – Онанизм – дело частное, сугубо интимное. Если в ты, сучка нерусская, поменьше ломалась, мне бы точно этим заниматься не пришлось".

– А давай трахнемся, – неожиданно для себя самого честно предложил он. – Просто, без затей, без этих ваших садомазохистских штучек... Я тебе не ОН. Поверь, тебе понравится. Это помогает преодолеть разногласия и способствует взаимопониманию... Сильно способствует. А?