Могила ткача

И в это время, когда стало очевидным крушение стариковских надежд, когда создалось безвыходное положение, подала голос вдова. При первых же звуках ее голоса один из братьев поднял голову и устремил взгляд на ее лицо. Говорила она так же тихо и спокойно, как прежде двигалась.

— Может быть, мне сходить на Таннел-роуд и спросить у Малахи Рухана, где искать могилу?

Как это никто, кроме нее, не вспомнил о самом старом из стариков, о Малахи Рухане? Ему предстояло последним из смертных прийти на Клун-на-Морав. В далекие времена он был первым другом ткача Мортимера Хехира, и все знали об этом. А никто не знал Клун-на-Морав лучше, чем Мортимер Хехир. Может быть, Малахи Рухан чему-нибудь научился от него? Однако бондарь Малахи Рухан так долго лежал в постели, что даже знавшие его думали, будто он уже давным-давно умер.

— Больше ничего не остается, — сказал один из братьев, кладя лопату, и второй брат положил рядом свою лопату.

Сидевшие на камне старики молчали. Даже им не пришло в голову возразить против бондаря Малахи Рухана. Своим старческим молчанием они дали согласие на предложение вдовы, и она направилась к выходу с Клун-на-Морав. Один из могильщиков достал трубку. Другой, медля, провожал взглядом вдову, а потом зашагал следом за ней. Ступив на лестницу, она услыхала мужские шаги за своей спиной и повернула к могильщику бледное печальное лицо. Тот смущенно остановился, пряча от нее глаза, потом проговорил:

— Спросите Малахи Рухана, где могила, пусть точно скажет.

Как раз для этого вдова покидала кладбище Клун-на-Морав, и она объявила, что идет к Малахи Рухану спросить, где находится могила. И все же у могильщика был такой голос, словно он давал ей очень важный совет. В его голосе хоть и приглушенно, но звучала доверительная нотка, отчего вдова подумала, что, возможно, он последовал за ней из-за неожиданной для него самого приязни. Мужчин иногда трудно понять. Вдова отлично умела себя вести, отчего постаралась сделать вид, будто получила очень ценное указание.

— Непременно, — сказала она. — Я спрошу об этом у Малахи Рухана.

И она пошла дальше.

III

Пройдя дорогу от кладбища, вдова направилась к домам на окраине города. Она неторопливо шла по сумеречным улицам, не особенно печалясь из-за смерти ткача, так как была его четвертой женой, а вдовство четвертой жены ни в какое сравнение не идет с откровенным горем, с потрясением первой и даже второй жены. Если четвертой жене и не чужда скорбь, то она не теряет от нее разум. У вдовы было определенное чувство, что она поведет себя неправильно, если даст волю обычным проявлениям горя. Зачем напоминать людям о том, что она четвертая вдова? Стоит человеку умереть, и оказывается, все вокруг отлично осведомлены в семейной хронике покойного! Собственно, вдове было безразлично, что будут говорить о ткаче, и она не собиралась волноваться из-за этого. Ей уже пришлось кое-что услышать во время ночного бдения. И теперь она лучше понимала, почему людям нравятся эти бдения в домах усопших. Они слушают, вспоминают и верят всему, сказанному в это время. Для них это куда как важнее, чем сказанное в школе, в церкви, в театре. И дело тут не в обыкновенном развлечении. Скорее в том, что во время бдений оживают семейные призраки. Можно досконально узнать историю рода, услышать сентиментальные подробности, ощутить несентиментальную горечь, познакомиться с традициями и удивительными событиями из жизни кланов. Памятливая женщина, которая вещает, сидя на стуле рядом с покойным, внушает больше почтения, чем епископ, обращающийся к пастве с амвона. Заупокойное бдение — это сама жизнь. Много чего услышала вдова о клане ткачей и сделала вывод, не выразив своих чувств, что она вошла в летопись, в отличие от других женщин, не за что-то особенное в себе самой — за красоту, за веселость, сдержанность, преданность или непреданность, — а всего лишь за то, что была четвертой женой, как некая странность, как матримониальный последыш в жизни Мортимера Хехира. Ей почудилась в этом несправедливость, и она решила про себя — вдовы, которые были четвертыми женами, заслуживают больше сочувствия, чем вдовы, которые были первыми женами, хотя бы по той простой причине, что они не были и не могли быть первыми женами! От этой мысли ей стало немного неловко, и она не отважилась додумать ее до конца, подсознательно не желая принимать привычное отношение к себе, которое только и могло, что превратить ее вдовство в горе, непонятное всем остальным и потому совершенно неуместное. Да и что толку? Сначала с одной стороны, потом с другой вдова пригладила под шалью темные волосы.