Могильник. Сборник научно-фантастических произведений

Я нагнулся за ней, но с первого захода промахнулся, промахнулся и со второго. Пришлось опуститься на колени, чтобы атаковать ключи заново.

И тут я это увидел.

Примите во внимание следующее: если бы Старина Джордж так не трясся за каждый доллар, он ввернул бы в коридоре лампочки поярче, и тогда можно было бы сразу пройти к своей двери и спокойно выбрать из связки нужный ключ — вместо того, чтобы тащиться на середину коридора и копаться под этим невесть откуда взявшимся светляком, который выполнял функции электрической лампочки. А если бы я не ввязался в спор с Гэвином и попутно не надрался до чертиков, я никогда б не уронил ключи. Но если б даже и уронил, то наверняка сумел бы поднять их, не становясь для этого на колени. А если б я опустился на колени, я не заметил бы, что ковер разрезан.

Понимаете, не разорван. Не протерт. А именно разрезан. Причем разрезан как-то странно — по полуокружности как раз перед моей дверью. Как будто кто-то взял середину основания двери за центр круга и с помощью ножа, привязанного к трехфутовому шнуру, вырезал из ковра полукруг. Вырезал и на этом успокоился — ведь ковер после этого не убрали. Кто-то вырезал из него полукруглый лоскут, да так и оставил его лежать на прежнем месте.

Хоть тресни, но этому не найдешь объяснения, подумал я. Чушь какая-то. Для чего кому-то вдруг приспичило вырезать из ковра кусок именно такой формы? А если он кому-нибудь понадобился для какой-то уму непостижимой цели, почему этот некто, вырезав его, не забрал с собой?

Я осторожно протянул палец, желая убедиться, что все это мне не мерещится. И понял, что зрение меня не подвело — если, конечно, не считать того, что это был не ковер. Кусок, лежавший внутри полукруга диаметром в три фута, по виду ничем не отличался от ковровой ткани, однако же это была не ткань. Это была какая-то бумага — тончайшая бумага, которая выглядела точь-в-точь как ковровая ткань.

Я убрал руку и остался стоять на коленях, размышляя не столько о разрезанном ковре и этой бумаге, сколько о том, как я объясню свою позу, если в коридоре появится кто-нибудь из соседей.

Но никто не появился. Коридор был пуст, и в нем стоял тот специфический затхлый дух, который ассоциируется в сознании с коридорами многоквартирных доходных домов. Сверху до меня доносилось жиденькое пение крохотной электрической лампочки, и по этому пению я заключил, что она вот-вот перегорит. И, быть может, тогда новый сторож заменит ее лампочкой поярче. Хотя на то не похоже, пораскинув мозгами, решил я: надо думать, что Старина Джордж подробнейшим образом проинструктировал его по всем пунктам экономного хозяйствования.

Я снова протянул руку и пальцем коснулся этой бумаги, и — как я и думал — это действительно была бумага или во всяком случае нечто, на ощупь похожее на бумагу.

И мысль о вырезанном куске ковра и заменившей его бумаге привела меня в неописуемое бешенство. Что за хамство, что за гнусная выходка, возмутился я и, схватив бумагу, рванул ее к себе.

Под бумагой стоял капкан.

Пошатываясь, я поднялся на ноги и, не выпуская из пальцев бумаги, тупо уставился на капкан.

Я не верил своим глазам. Да ведь ни один человек в здравом уме не поверил бы. Люди же не ставят капканы на людей, точно эти другие люди — какие-нибудь там медведи или лисы.

Но капкан был явью — он стоял на полу, предательски выставленный напоказ полукруглой дырой в ковре, а до этой самой минуты он был прикрыт бумагой: так замаскировал бы свой капкан охотник, присыпав его листьями и травой, чтобы спрятать от своей предполагаемой жертвы.

Это был большой стальной капкан. Я никогда в жизни не видел медвежьих капканов, но мне кажется, этот был такой же величины, а может, даже и больше. Это человеческий капкан, сказал я себе, его же поставили на человека. На одного определенного человека, поскольку, вне всякого сомнения, он предназначался для меня.

Я попятился от него, пока не уперся спиной в противоположную стену. Там я остался стоять, прислонившись к стене и не спуская глаз с капкана, а на ковре между мной и этим капканом лежала связка ключей, которую я минуту назад уронил.

Это шутка, мелькнуло у меня. Но я, конечно, перехватил. Какая уж тут шутка! Если бы, не остановившись под лампочкой, я сразу шагнул к двери, мне и в голову не пришла бы мысль ни о какой шутке. У меня была бы изувечена нога, а то и обе, и возможно, даже переломаны кости — ведь челюсти капкана были снабжены большими острыми зубьями. И стоило им сомкнуться на жертве, никто не смог бы их раздвинуть. Из такого капкана человека не высвободишь без гаечных ключей.

Меня бросило в дрожь. Пока кому-нибудь удалось бы разобрать капкан на части, попавший в него человек успел бы истечь кровью.

Я стоял, глядя на капкан и комкая пальцами бумагу. Потом поднял руку и швырнул бумажный комок в капкан. Он ударился о зубья, скатился с них и улегся между челюстями.