Могильщик из Таллина

Не обращая внимания на возмущение полицейского, Ардашев продолжил:

— Взяв за точку отсчёта первую ноту ля, то есть — I, я подставил римские цифры к остальным нотам, если следовать фортепьянным клавишам, и в результате получилось латинское слово «VIXI» — «я жил», или «моя жизнь закончена», что аналогично слову «mors» и без сомнения является угрозой. Эти два обстоятельства натолкнули на мысль, что два убийства совершены одним и тем же человеком, пишущим на латыни. Потому я и осведомился в отношении третьего убийства, нет ли у него в карманах записки на латыни?

— Есть!

Инспектор вытащил из ящика стола свёрнутую вдвое четвертушку листа почтовой, изрядно вымокшей, но уже высушенной бумаги и сказал:

— Записка лежала в боковом кармане пиджака. Перевести ещё не успели. Вот вам и карты в руки, — прищурив один глаз, вымолвил Саар. — Блесните своими знаниями. Вы же любите щеголять латынью.

— Лупу позволите?

— Берите.

Частный сыщик внимательно изучил текст и заключил:

— Надпись сделана карандашом, потому и читается. Преступник, очевидно, сунул её в карман слесаря уже после того, как его убил. Он не учёл, что карандашный след не боится воды, в отличие от чернил, и не смывается.

— Вы думаете, я не понимаю разницу между грифелем и чернилами? — вспылил полицейский. — Извольте перевести латынь.

— «Nomine undecimi herois coercitio capitalis», что означает: «именем одиннадцатого героя — смертный приговор». Написано грамотно, но я бы с автором поспорил, потому что «poena capitalis» — смертная казнь. Так говорили именно в Риме. И «damnatio ad mortem» — осуждение на смерть. Исходя из этого, можно было бы написать: «In nomine viri fortis undecimi: poena capitalis». Этот вариант мне больше по душе, потому что vir fortis обычно употреблялось в плане военного героизма и отваги. А «In nomine herois undecimi: poena capitalis» ближе к греческой мифологии. Замечу так же, что в Риме смертный приговор выносился, как правило, в форме определённой казни, а не абстрактно.

Лицо полицейского приобрело свекольный цвет.

— Кого ещё, к чертям, «героя»? — барабаня пальцами по столу, спросил Саар. — Перестаньте надо мной издеваться! Какая мифология? Какие греки? При чём тут римляне? Что за вздор! У вас есть этому нормальное объяснение? У меня три убийства вот здесь сидят! — он постучал ребром ладони по шее.

— Догадки есть, но я их не озвучиваю до тех пор, пока не пойму, что одна из них верная.

— Что значит не озвучиваю? — проронил инспектор и плотные желваки под его скулами задвигались.

— Правило у меня такое. — Ардашев внимательно посмотрел на полицейского и пояснил: — Видите ли, господин инспектор, я живу по правилам и принципам, которые вывел около сорока лет тому назад. И с тех пор их не нарушаю. Исключений не бывает. А потому наберитесь терпения. Скажу вам следующее: во-первых, все три преступления — убийства дипломата Минора, органиста Бартелсена и слесаря Тайво Линна — совершены одним и тем же человеком; во-вторых, выпустите этого несчастного кальканта из узилища; бедолага страдает безвинно; в-третьих, проведите обыск у покойного слесаря. Поищите формы ключей от дома Черноголовых. Скорее всего, именно он и делал слепки. Ну и в-четвёртых, убийцу я вам найду в ближайшие дни. Вы его арестуете и дадите множество интервью репортёрам. В газетах будут мелькать заголовки статей: «Могильщик из Таллина арестован полицией», «Инспектор Саар отыскал опасного убийцу» и «Тройное убийство раскрыто»… А взамен передадите мне документы для Анастасии Варнавской.

Клим Пантелеевич поднялся и спросил:

— Кстати, вы уже начали ими заниматься?

— Нет ещё. Но сделаю. Я слово дал. — Он дёрнул щекой. — Инспектор Саар тоже имеет некоторые принципы.

— Вот и прекрасно. Тогда мне надо спешить.

— Подождите! — вставая с места воскликнул полицейский. — А где вас теперь искать?

— Не волнуйтесь, я сам вас найду. — Он снял с вешалки одежду. — Честью имею.

— Ладно, — махнув рукой, проронил Саар. — Трость не забудьте. И звоните, если что…

Полицейский закурил сигарету и погрузился в раздумья. Табачное облако плыло под потолок. Часть его уносило в открытую форточку, а часть оседала где-то за книжным шкафом. Мысли путались, и наслаивались одна на другую: «Этот частный сыщик из Праги наговорил столько, что не знаешь, с чего начинать. Хитрый бестия. Кальканта отпустить? А если он в банде? И почему всё связано с этим храмом Святого Олафа? Но обыск у слесаря сделать надо. Тут он прав. Без обыска никак нельзя. Обыск — важнейшее дело в отыскании преступников. Мало ли что попадётся…».

Саар поднялся, накинул плащ, водрузил котелок и покинул кабинет. Ворвавшийся через дверь сквозняк разметал в клочья остатки табачного дыма и одним хлопком, точно выстрелом, затворил форточку.

II