Роман оказался глубоким. Повествовательное изложение затягивало с самого начала. Астролягов нырнул в него с головой и безмолвно сидел за монитором, как мышь под ведром. Ему никто не мешал. Игорь не пришёл, Дима тоже. Григорий пробовал завести разговор, но, узнав, какой шедевр поступил в самотёке, деликатно затих. Астролягов увлечённо глотал текст, не отвлекаясь на обед и туалет, и только к вечеру, пребывая под сильным впечатлением от прочитанного, нашёл силы оторваться.
— Круть! — сказал он. — Как мы его первого апреля не спугнули?
Григорий заложил руки за голову и от души потянулся, да так, что суставы захрустели.
— Чего там?
— Реальный хит. Про маньяка-преследователя. Не знаю, откуда он это знает, но знает он хорошо. Нельзя бросаться авторами. Среди них могут быть талантливые.
Григорий протяжно и громко зевнул.
— Много убил?
— Пока никого, только ходит поздним вечером за женщинами по безлюдным улицам. Я ещё не до конца прочёл, но автор явно в теме. Знает всю кухню, все мелочи. Такие детали не выдумаешь, скажу тебе как криминальный корреспондент, который тоже хорошо знает улицу. С другой стороны, он героя не обеляет. Маньяк как бы и сам осознаёт свою порочность, оттого терзается, но прекратить не может.
— Убогие они, сталкеры эти.
«Да и те сталкеры тоже», — мысленно добавил Астролягов и вслух спросил:
— А ты как считаешь, почему маньяки убивают женщин?
Григорий помахал руками, посжимал кулаки, покачался в кресле.
— По скудости, — наконец высказался он. — Из одиночества. Чтобы заполнить пустоту жизни. Убийство человека — это такой большой кусок, которым можно заполнить пустое пространство своего бытия. Жизнь должна быть очень пустая, чтобы находить отраду в приёмах охоты на человека, в выслеживании жертвы, в преследовании по безлюдным улицам. В ожидании возле дома. Представляешь, сколько на это требуется времени?
Астролягов кивнул, отметив, что в романе про сталкера такого не было. Там герой бродил без мотивации, только потому что бродил, сжимая в кармане нож. Сталкер много думал об оружии, о людях, которых встречает, и почему-то об обуви. Экзистенциальных переживаний у маньяка не прослеживалось. Наверное, он был слишком примитивен.
— Я тебе так скажу, — энергично заявил автор детективов-нуар. — Баба часто сама виновата, что на неё нападают. Если ночью шастает по задворкам в мини, пусть потом не жалуется. Или едет бухать к мужикам… «Рекламируешь — продавай», как говорят американцы о жертвах, которые сами нарвались. Да это ко всем относится.
— За что ты так ненавидишь женщин?
— Знаю их качества, — с лёгкой грустью оправдался Григорий. — Не то, чтобы ненавижу, просто не обольщаюсь. А относительно наших прекрасных редакционных дам — тем более, — прикончил он с саркастической гримасой.
— Не сталкер ты, — только и нашёлся Астролягов.
— Да уж, не сталкер. Это они меня преследуют, — пожаловался Григорий.
Астролягов вспомнил женщину-курицу на корпоративе, но постарался не подавать виду. Он подумал, что знает одного автора, у которого две квартиры, доставшиеся в наследство. Который сдаёт их, а сам арендует студию в дешёвом районе. У которого есть источник дохода, не требующий ходить на работу. Автор, любящий долгие прогулки. Автор, которому не пишется. Автор, у которого много свободного времени. Ничем не занятого, которое отчаянно хочется заполнить чем-нибудь.
Автор, у которого есть охотничий нож. Впрочем, человек, к ножам особого интереса не высказывающий.
— Можно нескромный вопрос? — решился Астролягов.
— Валяй.
— А что ты делаешь, вернувшись с работы? — с чувством сделанной ошибки спросил он. — Чем заполняешь вечера? Чем занимаешься в выходные?
— В бассейн хожу. Романы пишу, — не задумываясь, ответил Григорий. — Больше-то свободного времени у меня нет.
«Как и все они! — похолодел Астролягов. — Как Ник Далёв. Как Иван Строев. Как возможный убийца Плоткина».
43. НАСТОЯЩАЯ ЛЮБОВЬ
Все детективщики были под подозрением.
Астролягова давило предчувствие, что он занялся не своим делом, но бросить журналистское расследование было бы непорядочно, и он двигался дальше, с каждым шагом сомневаясь в себе всё больше и опасаясь реакции коллектива.
Жизнь в издательстве забила ключом. Наступили майские праздники. На улице растаял последний сугроб. Тантлевский съездил на «Интерпресскон», отхватил премию и приложил фантаста-недоброжелателя бутылкой по голове. На Игоря завели уголовное дело, но отпустили домой, чему он не шибко радовался — четверо детей, орущий младенец, больная жена и энергичная тёща превратили для него следственный изолятор в манящую тихую бухту, недостижимую как горизонт и недоступную как мираж. Игорь крепился и вечером шёл домой, стиснув зубы.