Могилы героев. Книга первая

- Мы должны помогать друг другу,- говорил он.- Как-то так получается, что я все время встречаю бродяг и беспризорников. В армии было особенно много мерзких, отвратительных случаев насилия над бездомными людьми. Иногда нет сил вспоминать это.- И еще он говорил:- Не нужно сбиваться в стаю. В стае законы волчьи. А вот такая артель, как у вас, наглядный пример взаимовыручки.

- Скоро они подрастут и разбредутся, куда глаза глядят,- качал головой Лосик.

- Это не важно. Суть в том, что сейчас у них появился шанс выжить…

А время шло своим чередом. Лето перевалило через зенит и резво покатилось навстречу осени. Грибов было насушено немерено. Лосик договорился с трактористом, перепахивавшим соседнее поле под пары. Он обещал за два ведра лесных ягод привозить мешок муки и полпачки дрожжей. По вечерам привозил обещанное на мотоцикле, но при обмене ухмылялся, то ли уже что-то задумал, то ли просто радовался выгоде. Саратовские пацаны плели из лыка лукошки, делали из бересты туеса. Сбывали их деревенской бабке-торговке, промышлявшей в выходные дни на городских рынках.

Так незаметно дожили до урожая картошки. Лосик ходил среди картофельных рядов как агроном. Он мечтал о грядущей зиме, которая пройдет в сытости и довольстве. Все идет к этому, думал он, вглядываясь в бездонные небеса напоенные грозами. Все в наших силах, вспоминал внезапно, милуясь с Лизаветой на рассвете. Все идет к одному, понимал холодным рассудком, выпивая с Матвеем.

В конце июля Матвей принес в ангар новенькую японскую магнитолу и горсть анаши.

- А это зачем?- Сурово спросил Лосик.

- Не заводись, брат,- с затаенной радостью в голосе ответил Матвей.- Не в обиду тебе. Праздник у меня сегодня. И провести его я хочу в кругу друзей. А конопля для легкости настроения. Если не будете курить, унесу обратно…

- Зачем же?- В голосе Лосика послышалась неуверенность.- Раз такое дело, пару "косяков" забить можно. У тебя день рождения, что ли?

- Вроде того,- Матвей лучезарно улыбнулся.- Рассказывать долго и история так себе. Но для меня это настоящий праздник. Это как в лотерею выиграть!

- Тогда празднуем!- Улыбнулся Лосик.

Из хвороста они сложили костер. В ангаре неподалеку от входа собрали из ящиков стол. Матвей вывалил из сумки несколько коробок папирос и высыпал на газету коноплю. Гаврики нерешительно смотрели на Лосика. В ватаге уже успели забыть о мешках с клеем и анаше.

Быстро стемнело. Матвей выглядел именинником, подбадривал собравшихся за столом. Гаврики кушали. Негромко мурлыкал магнитофон. Матвей умело набивал "косяки". Когда поели, Лосик дал команду разжигать костер. Потом отозвал Фараона в сторону:

- Ты же не куришь. Следи за Лизаветой, понимаешь меня? Если я отключусь, посматривай тут за всем. Договорились?

В автобусе было непереносимо душно, не помогали открытые форточки и люки на крыше. По салону струились плотные волны спертого воздуха. Автобус был битком набит садоводами и поселковыми жителями, и галдеж в нем стоял такой же непереносимый как и духота. Отнекавшись от оплаты за проезд, Гоцик лениво переговаривался с Костей-шибздиком – горьким пьяницей с "шанхая" - и по привычке прислушивался к чужим разговорам. Разговаривали две маленькие неказистые бабенки и его соседка – восемнадцатилетняя, дебелая, крашенная рыжим девка, время от времени закатывавшая дома истерики. Иногда Гоцик слышал отголоски соседских скандалов. Слышал, как Лидкина мать не очень красивая, спокойная женщина, что-то терпеливо объясняет дочке, уговаривает ее невнятным, мягким голосом. А упившийся отец семейства таким же невнятным, но только пьяным голосом вякает голимую отцовскую правду и грозит не ремнем уже, а дубьем. Нет, за два года что он прожил здесь, не поумнела деваха. Вот и сейчас жеманно рисовалась перед собеседницами, а в душе ее уже наверняка закипала очередная свара.

- Нет, нет и нет,- говорила она.- Пока не поступлю, не скажу, на кого собралась учиться… Не хочу жить так, как живут отец с матерью. Даже подумать об этом страшно! Неужели нельзя жить по-другому? Нет, не хочу! Буду добиваться своего, хочу получить образование…

Гоцик хмельно качнулся в ее сторону, осклабился через плечо желтыми, давно не чищеными зубами, и вдруг увидел свою мутную тень в оконном стекле. За окном летела сумеречная стена хвойного леса, и он видел в смазанных трафаретах елей самого себя: тусклого, отощавшего от пьянок, больного. И сам себе показался раненым голубем, которого видел на автобусной остановке. Подранок сознательно шел на людей, садился на асфальт в самой гуще людской толчеи, неловко подбирая перебитую лапку. Подранок ждал смерти от искалечивших его людей. Он их больше не боялся. Память всколыхнула этот отчаянный образ, и вновь на сердце Гоцика стало беспросветно. Он уже знал свой последующий день и вечер.