Могло быть и хуже. Истории знаменитых пациентов и их горе-врачей

Последние дни жизни Зигмунда Фрейда были настоящим мучением. Безжалостный рак челюсти и двадцать три операции сделали его лицо асимметричным и болезненным. Прием пищи был едва возможен. На близком расстоянии от отца психоанализа исходил запах разлагающейся плоти, потому что все больше кожных и костных тканей отмирало и отторгалось. Даже его верная собака чау-чау Люн этого больше не выдерживала: если ее приносили в комнату больного, она немедленно забивалась в дальний угол.

Ее хозяин понимал, что наступило время сыграть трагедию достойного конца. 21 сентября 1939 года Фрейд вызвал к себе своего врача Макса Шура, чтобы напомнить ему об одном разговоре: «Вы некогда пообещали не бросать меня на произвол судьбы, если дело зайдет слишком далеко. Теперь осталась одна мука, и не имеет больше никакого смысла ждать».

Шур ответил, что выполнит свое обещание. На следующий день — у его пациента вновь были страшные боли — он ввел ему двадцать миллиграммов морфия и через двенадцать часов повторил инъекцию. Этот второй укол оказался смертельным. Фрейд умер в возрасте восьмидесяти трех лет. Многие годы его жизни были мучением, но все могло бы быть иначе, если бы его врачи подходили к своей работе с большим усердием и стремлением к истине.

Зигмунд Фрейд сказал однажды: «Главный пациент, который меня занимает, — это я сам». Другими словами, он рассматривал психиатра не как объективного исполнителя медицинского долга, но как человека, который должен исследовать самого себя, чтобы суметь понять других людей, своих пациентов. Этим он вызывал сильное недовольство своих коллег. Фрейд действительно был своим главным пациентом, ибо после защиты докторской диссертации он начал страдать от непрекращающихся болезней.

Осенью 1882 года у него обнаружили легкую форму тифа: в те времена многие желудочно-кишечные заболевания определялись как тиф. В начале следующего года с ним случился сначала ишиас, а потом оспа; из-за последней он на некоторое время попал в карантин. Письма, которые он оттуда писал своей невесте Марте, нагревали в сушильном шкафу до 120 градусов и стерилизовали. «Но этот вид цензуры не должен нас смущать», — успокаивал ее Фрейд.

Все чаще у него случались приступы ревматизма и мигрени, кроме того, он страдал хроническим воспалением придаточной пазухи носа. Все эти недуги в той или иной степени сопровождали его до самой смерти. Но он находил их безвредными по сравнению с мучившими его душевными проблемами. Действительно, Фрейд все чаще испытывал перепады настроения. В депрессивных фазах он не находил себе места: разрезал книги, разглядывал планы древней Помпеи, играл в шахматы, раскладывал карты — но не мог работать ни как врач, ни как автор. К этому прибавлялся невроз навязчивых состояний: психоаналитик боялся путешествий и опозданий, из-за чего он взял за правило появляться на платформе за час до отправления поезда. Ни один врач, даже он сам, не мог ему помочь. Любопытно, однако, что многие из этих расстройств исчезли, когда в 1902 году он был приглашен профессором в Вену.

В 1892 году у Фрейда началась тахикардия и одышка. Лечащие врачи не смогли прийти к единому диагнозу: одни говорили о стенокардии, другие — об истощении сердечной мышцы. Все тем не менее советовали пациенту бросить курить. Но идея отказа от табака была столь же фантастична для Фрейда, как единорог в берлинском зоопарке. Он был зависим от никотина и выкуривал до двадцати сигар в день. Как медик он прекрасно понимал, что курение не идет ему на пользу, и предпринимал не одну попытку отучить себя от этой привычки. Но запрет каждый раз психологически выматывал его и приводил к нервному перевозбуждению: потребность в никотине держала его крепко. Даже будучи больным раком, он не мог бросить свои сигары. В ноябре 1917 года он почувствовал первые изменения в полости рта, и отметил, что они связаны с потреблением никотина. Его запас табака был истощен, на почве чего начались перепады настроения, сердце стало пошаливать — а нёбо распухло. «Когда пациент принес мне пятнадцать сигар, я закурил одну, стало легче, и опухоль нёба исчезла. Я и не подозревал, что это так бросается в глаза», — говорил он потом.

Но Фрейд извлек из этого случая лишь один урок: нужно всегда следить за запасом сигар, ведь нёбо всегда распухает от нехватки никотина. Это напоминает поведение врача, который зависимому от азартных игр человеку приносит в палату «однорукого бандита» — чтобы хоть немного ему помочь. Но психоаналитик, столь искушенный в познании непознанного, в этом отношении был похож на большинство других докторов — когда речь заходила о собственном здоровье, его логика становилась абсурдной и появлялась странная слепота к фактам.