Могрость

– Он приполз за ней, – преспокойно констатировал Байчурин. – Ты всего лишь возник на пути. Эта чума избирательна, слишком многолика.

– Избирательна? В смысле?

– Тебя она не тронет, не паникуй. – Байчурин вновь отхлебнул кофе и потянулся за сухарем в хлебнице, почесывая щетину. – А вот сестра твоя приглянулась. Это плохо.

Аню словно ужалили, тело затрясло от токсинов паники. «Плохо». Весь скучающий вид Байчурина говорил: и стоило так кипятится из-за зверюги с лапой трупа? Аня гневно повысила голос:

– То есть я одна? Одна приглянулась мертвякам? Так хотите сказать?

– Это не мертвецы.

– Ах, извиняюсь. Вы же всех тут знаете! – всплеснула руками в сторону окна, сдерживая себя от крика сарказмом. Зря она не прихватила успокоительные, хоть в пакет дыши. – Просветите тогда, что за гадость волочится по пятам?

– Вам говорил уже. Ее называют могростью.

Байчурин допил кофе и опечалился на выдохе: «О-хо-хо».

– Могростью? – допытывалась Аня. – Могростью. Ясно. Могростью? Что это означает? Кто она? Перевод? Что за название?

– Хотел бы я знать, – пожаловался Байчурин. Пес подошел к нему, и сторож потрепал загривок за желтым ошейником с кулоном-молнией в стразах. – Я думал, ты мне объяснишь, – повернулся он к Вите, впервые глядя на паренька без иронии.

Витя отупело уставился на Байчурина.

– Я?

– Ну да. Разве мать тебе не рассказывала?

– М-мама? – Витя мотнул отрицательно головой.

– Мне она скудно растолковала, – сетовал Байчурин. – В общих чертах…

– Она не могла ничего знать! – ополчилась Аня. – О таком она бы призналась. Это… чушь!

– Ага.

Байчурин вскинул брови и поджал губы. Их бурное удивление тяготило его.

Витя побагровел:

– Вы все выдумываете! Провокатор!

– Это же бред!

– Послушайте, – вздохнул обреченно Байчурин, потирая лоб, – я вас не звал. Думайте, что хотите.

Голоса стихли. Каждый переосмысливал свою историю. Байчурин сверился с наручными часами, намереваясь подняться.

– Хорошо! Допустим, – начала рассуждать Аня, останавливая его жестом. – Допустим, Дина знала о могрости. Возможно, подверглась нападениям. Возможно…

– Всему виной тромб! – вспылил Витя.

– Я ни на что не намекала. – Аня нервно била кулачком в ладонь. – Я пытаюсь понять… Ладно, когда она вам говорила об этой могрости?

Байчурин сник.

– После похорон Златы и Карины – моих племянницы и сестры. – Он вытаращился на свои неподвижные руки. – Пришла на третий день и начала расспрашивать о Злате: что вспоминала она о Сажном, о друзьях, о парне? Парне? Она ведь малышкой была.

– Четырнадцать лет, – напомнил Витя.

Байчурин толкнул его взглядом. Витя притих виновато.

– Она Грома очень любила. Больше, чем меня, уж поверьте, – усмехнулся Байчурин и опять потрепал за ухом пса. – Ошейник на него нацепила этот. Кормушки вешала, бездомных котов и собак подкармливала. О еноте мечтала. Выступала против браконьеров. Она хотела стать зоозащитником. – Улыбка дрогнула и погасла. – А так… Мы с сестрой редко перезванивались, – продолжил вспоминать. – Ответить ничего не мог – вспылил, мол, зачем спрашиваешь? Выгнал ее. Я запил, в драку влез, а она потом вытащила через связи Глотова. Оставила мне фотографию. – Байчурин ушел в спальню. Вернувшись спустя минуты две, он показал снимок: Дина на белом фоне позировала анфас. Со снимка она смотрела юной девушкой. Лет семнадцать-восемнадцать. Медовые волосы ниже плеч, зеленый сарафан в тон радужки глаз. На обратной стороне убористым почерком Дины чернела надпись: «Ad bestias!»[3].

– Я уже встречала эту надпись. – Аня водила пальцем по буквам. – Не помню…

Байчурин раздраженно перевернул фотографию.

– Вот, – ткнул он пальцем на девичью шею. Ниже яремной впадины белела серебром подвеска размером с рублевую монету – две половины лица: гладкое и сморщенное. – Я хоронил племянницу в этом украшении. А твоя мать уверяла, что вещица – ее: украдена, мол, год назад.

Витя кивнул:

– «Жизнь и смерть». Мама именовала подвеску темницей грехов. Этот кулон – подарок родителей. Позади него зеркальная дверца с разинутой пастью. Он пугал меня – я порвал цепочку, и мама перестала носить. Сомневаюсь, что кулон уникален.

– Я так же рассудил. – Байчурин спрятал фотографию во внутренний карман куртки. – Да и чего она ожидала? Что я раскопаю могилу и верну эту безделушку?

– А мама?

Байчурин озлобился:

– Она заявила, что Карину и Злату убили.

– Кто?

– Могрость. Так и сказала: «Могрость». Я ее выставил за дверь.

Аня с Витей переглянулись.

– Но потом вы поверили ее словам? – осторожно уточнила Аня.