Юлия Сергеевна, еще не поняв его вопроса, а только услышав его голос, растерялась. Все это было неожиданно: и голос, и вопрос. Но больше, чем от неожиданности, она растерялась оттого, что это был Ив. После убийства она о нем ни разу не вспоминала и ни разу не подумала о нем. Во всем том, что произошло, Ива не было, и места для него тоже не было. Все шло вне его, а он был чужой и посторонний. Главное — посторонний. Поттер тоже был чужой, но посторонним он не был, а был участником, включенным в общий ход последнего месяца. Ив же не участвовал ни в чем и ничем не касался ни одного кусочка теперешней жизни Юлии Сергеевны. Но чуть только она услышала его голос, как ей вдруг показалось, будто его-то как раз и не хватает во всем ряду страшных событий, будто именно он должен стоять в этом ряду. Она растерялась и даже испугалась, сердце забилось в тревожном предчувствии, и глаза, остановившись, расширились.
Но тут она догадалась: «Это он, наверное, хочет поговорить со мной о каких-нибудь прежних делах с Георгием Васильевичем!» И, поверив своей догадке, немного успокоилась.
— Да, конечно! — переводя дыхание, согласилась она.
— Сегодня можете? Свободны?
— Да, могу.
— Так я через полчаса заеду к вам.
— Милости просим…
Ив немного подумал.
— Но тут есть одно такое, что… — слегка замялся он. — Одним словом, я просил бы вас, чтобы наш разговор был секретным. С глазу на глаз. Можно так?
Юлии Сергеевне опять сделалось неприятно.
— Но… — неуверенно запротестовала она. — Но разве так нужно?
— Очень нужно! — сильно подтвердил Ив. — Вы сами потом узнаете, почему я об этом прошу. Одним словом, очень нужно! Хорошо?
— Хорошо! — вынужденно согласилась она.
— Значит, через полчаса.
Юлия Сергеевна положила трубку, отошла от телефона и, сделав два-три шага, остановилась. «Нет, это он не о делах Георгия Васильевича хочет говорить! — догадалась она. — Если бы о делах, то почему же — секрет?» — Эта таинственность встревожила ее. «Сказать об этом маме? И Борису Михайловичу? И, подумав, решила, что Елизавете Николаевне она ничего не скажет, а вот Борису Михайловичу скажет.
Табурин не удивился, но напряженно насторожился с недовольным видом.
— И больше он ничего не сказал? — хмуро спросил он.
— Нет, ничего…
— Гм!.. А если ничего, то нам с вами покамест и говорить не о чем: ведь мы ничего не знаем. Пускай приезжает! Когда скажет, что ему надо, тогда и рассуждать будем.
— Да, конечно… Но только вы, Борис Михайлович, на это время никуда не уходите! — серьезно и даже строго попросила Юлия Сергеевна. — Будьте дома!
— Вы словно боитесь чего-то!.. — усмехнулся Табурин. — Укусит он вас, что ли? Не бойтесь, не укусит!
— Не укусит, конечно, но… Так вы не уйдете?
— Дома буду, не беспокойтесь!
Когда Юлия Сергеевна услышала, как к дому подъехал автомобиль, ей стало неприятно, и она сжалась, как будто хотела спрятаться. «Уже приехал!» Со страхом и неприязнью она смотрела через окно на Ива, который грузно и тяжело, но уверенно шел от автомобиля к дому. Она было нахмурилась, но пересилила себя и встретила его приветливо, даже заставила себя бледно улыбнуться.
Поздоровались, сели и замолчали.
— Вот такие-то дела у вас… — принужденно заговорил Ив. — Трагедия! Меня не было, я все время в Эквадоре был, больше месяца там провел… А теперь приехал и узнал!
— Да… Трагедия! — бессильно повторила за ним Юлия Сергеевна.
— Еще бы не трагедия! Вы простите меня, что я заговорил об этом. Вам, конечно, тяжело слушать, но теперь у вас такие дела, что ни с чем тяжелым считаться нельзя. Хоть и тяжело, а надо! Теперь вам многое надо и, главное, надо сил побольше. Тут без сил ничего не поделаешь. Пропадешь! А какие у вас или у Елизаветы Николаевны силы? Силы у вас женские…
— Нет, ничего! — слабо заверила его Юлия Сергеевна. — Я справилась! Не упала, как видите, на ногах еще стою…
Она опять улыбнулась своей бледной улыбкой.
— Еще стоите на ногах? Это хорошо!
Ив обвел глазами комнату. Юлия Сергеевна видела, что он говорит не то, что ему надо, а только готовится и подбирается. И все с той же беспокойной тревогой ждала, когда он начнет говорить то, для чего приехал.