Могу!

Миша слушал ее и видел: в ней нет ничего, что говорило бы о том «завтра», которое она пообещала ему. Она была деловита и спокойна, глаза были равнодушны, а голос безразличен. И ему стало больно.

Потом она уехала. И, как ни торопилась она, перед уходом все же прошла в гостиную и на минуту остановилась перед клеткой Пагу. Миша заметил это: она умышленно прошла в гостиную и умышленно остановилась перед клеткой. Заметил он и другое: как она потом повернулась и посмотрела на него. Взгляд был спрашивающий, ищущий, настойчивый. Она смотрела и что-то соображала или взвешивала. Миша смутился. Почему она своим взглядом связывает Пагу с ним?

Когда он остался один, он, не зная, что с собой делать, бесцельно постоял посреди комнаты, не глядя ни на что. «Но ведь она же сказала — «Завтра!» — подумал он. — Она же пообещала!»

Потом он пошел в соседнее кафе, где он бывал часто и где его знали. Знакомая кассирша улыбнулась ему. Он посмотрел на нее, и она показалась ему особенно красивой, хотя он раньше и не видел этого: молодая женщина, каких много. Движение ее руки, когда она протягивала ему сдачу, показалось ему изящным, а открытая шея привлекательной. «Почему она сегодня такая?» — попытался понять он.

Потом он сел в автобус и поехал в Городской Парк. То садился на скамейку, то ходил по дорожкам. И все думал о Софье Андреевне: «Ведь она же обещала! Ведь она же обещала!» А потом подумал, что она, может быть, вернется раньше, чем в пять часов. Поскорее ушел из Парка и приехал домой. Софьи Андреевны дома не было. Он две-три минуты постоял, не зная, что ему с собой делать, а потом быстро, торопясь, но почему-то осторожно и крадучись, пошел в комнату Софьи Андреевны.

В комнате был беспорядок. На непостланной постели лежало скомканное одеяло и примятые подушки. Через спинку стула было перекинуто платье, в котором Софья Андреевна была вчера вечером. Снятые чулки валялись на ковре. И вот этот беспорядок, эти разбросанные вещи и смятая кровать овладели Мишей. Он смотрел на них, переводил глаза то на одно, то на другое и прерывисто дышал. Брал эти вещи и прижимал их к своим щекам, изо всех сил вдыхая аромат тяжелых духов, какими они были напитаны. И ждал.

Софья Андреевна вернулась в пять часов. Прошла к себе, переоделась и вернулась в гостиную. Миши там не было.

— Миша! — позвала она.

Миша, услышав ее голос, вздрогнул и тотчас же бросился к двери, но сдержал себя и стал идти спокойно. Софья Андреевна стояла около клетки Пагу.

— Подойди сюда! — мягко позвала она.

Он подошел, нерешительно обнял за плечи и тоже стал смотреть на Пагу, не понимая, зачем надо на нее смотреть.

— Видишь? — не сказала, а шепнула Софья Андреевна. И то, что она шепнула, а не сказала полным голосом, взволновало Мишу.

— Вижу! — тоже шепотом ответил он, не зная, про что она спрашивает.

— Давай сядем!

Они сели на диван. Софья Андреевна обняла Мишу и стала с ласковой осторожностью гладить его по щекам, по волосам, по рукам… «Это… Это пришло ее «завтра»! Да, это оно!» — думал Миша, закрыв глаза. Волнение охватывало его, и он взял Софью Андреевну за руку. Она почувствовала его волнение и ответно пожала ему пальцы.

— Знаешь, Миша… — слегка изменившимся голосом заговорила она. — Я очень хочу, чтобы… Уже несколько дней хочу, давно хочу!

— Чего ты хочешь?

— Это… Это… Мне трудно это сказать! Я…

Она прижалась щекой к его щеке и зашептала настойчиво, но неуверенно, убеждая, но не договаривая.

— Я тебя сейчас попрошу о чем-то… Ты сделаешь? Для меня! Для меня ты это сделаешь?

Миша не знал, о чем она хочет просить, но видел, что она не решается сказать прямо. От этого он насторожился. Еще ничего не зная, он уже знал, что она сейчас скажет что-то очень нехорошее и, может быть, даже страшное. Никогда еще она не была нерешительной, никогда еще не боялась своих слов. И Миша заранее затаил дыхание. Что такое? Он пытливо посмотрел на нее и увидел, как ее глаза забегали блудиво, словно прячась.

— Что?

— Нет, ты скажи раньше: сделаешь? Пообещай!

— Я… Что? Я сделаю, но… Чего ты хочешь? Что надо сделать?

Она повисла на нем, прижимаясь и вздрагивая.

— Ты пойми! Ты пойми! — быстро, горячо и путаясь в словах, забормотала она. — Пусть это странно и дико, но… я хочу! Все во мне хочет! Я еще никогда… Я сама не знаю, зачем мне это надо, но оно мне надо! Сделаешь? И ты не бойся, ты не бойся!.. Ты… сделай!

Миша застыл, сам не зная от чего. Сердце сжалось. Он напряженно сдвинул брови, посмотрел в ее глаза и попробовал сказать — «Да!» — но не решился на это слово и еще раз переспросил:

— Что? О чем ты?

Она прижалась еще крепче, что есть силы крепко. И, дыша ему в лицо горячим дыханием, шепнула быстро и отрывисто:

— Зарежь Пагу!

— Что? Что?

Миша и понял, и не понял. Он даже не испугался, потому что не испуг, а протест и возмущение охватили его. Он выпрямился. И она увидела: он сейчас скажет — «Нет!» А когда он скажет «нет», она от него уж ничего не добьется. И, не давая ему сказать это слово, она оторвалась и угрозливо, почти злобно сама кинула его:

— Нет? Нет?