Могу!

И чуть только она спросила себя об этом, как сразу взволновалась, сама не зная, что именно взволновало ее. Спустила ноги на пол и быстро встала с дивана. Зачем-то посмотрела вправо и влево, как будто хотела убедиться в том, что в комнате никого нет и никто не подслушал ее мысли, а потом, не отдавая себе отчета, почему ей этого захотелось, пошла в комнату мужа.

Георгий Васильевич сидел в своем кресле около стола и просматривал папку с чертежами. Поза его была немного странная, не совсем такая, в какой обычно сидят люди за столом: он сидел немного криво и словно бы деревянно.

С год тому назад с ним случился удар: «Кондрашка хватил!» — грустно шутил он. После удара левая часть отнялась: рука не действовала, и он ее не чувствовал, а на ногу он мог только опираться, когда стоял, двигать же ею не мог. Три-четыре шага он мог кое-как проковылять с помощью палки или костыля, но даже по комнатам передвигался в особом креслице на высоких колесах.

Он и раньше, до удара, не был сильным и крепким, а после болезни очень подался, ослабел, похудел и даже постарел. Ему было только 45 лет, а выглядел он чуть ли не стариком и, главное, сам считал себя стариком и инвалидом.

Рассудок от болезни не пострадал, и он по-прежнему вел дела своей строительной конторы, но досадовал на то, что не может заниматься ими как следует, принужден от многого отказываться, а поэтому не зарабатывает столько, сколько мог бы.

— Да закройте вы совсем вашу контору! Продайте ее к черту и живите на полном покое! — уговаривал и даже настойчиво требовал Табурин. — Нечего вам последние силы тратить! Денег у вас нет, что ли? Жить вам не на что? Нищеты боитесь? Не бойтесь, нищим не станете!

— Что вы! Как можно! — пугался Георгий Васильевич. — Я ведь не о себе, я о Юлечке думаю… Если, не дай Бог, со мной второй удар будет, так должна же она быть обеспечена!

— Да она и без того обеспечена… Не жадничайте!

— Я не жадничаю, я… Я хочу ей как можно больше оставить, как только могу больше! А с другой стороны, я и сам не могу на покой уйти. Ведь если я откажусь от работы, так что же я тогда делать буду? Пасьянсы раскладывать? Кроссворды решать? Безделье меня убьет, вот увидите, что убьет!

Сейчас он сидел в своей скорчившейся позе и вдумывался в чертеж нового дома. Кажется, все хорошо, а тем не менее ему что-то не нравится, и он не может сообразить: чего тут недостает? Что тут лишнее?

Юлия Сергеевна вошла в комнату и остановилась в дверях.

— Юлечка? — спросил Георгий Васильевич, услышав ее шаги, и тотчас же повернулся к ней. Его глаза стали нежными, а голос зазвучал мягко. — Вот и хорошо, что ты пришла… Жарко сегодня?

— Жарко, но не очень.

Чуть только Юлия Сергеевна вошла к нему, как почувствовала что-то похожее на неловкость и даже на досаду: зачем она пришла сюда? Все то, что она думала после разговора с Табуриным, еще владело ею и по-странному мешало ей. Она посмотрела на Георгия Васильевича и увидела, что он ждет: что она скажет? Сказать ей было нечего, и ей захотелось сейчас же уйти. Но она понимала, что уйти, ничего не сказав, нельзя.

— Хочешь, я отвезу тебя на патио? — предложила она, с удовольствием услышав, что ее голос прозвучал ласково.

— Не сейчас! — смотря ей в глаза и взяв ее руку, ответил Георгий Васильевич. — Мне, понимаешь ли, надо еще поработать. Тут новые чертежи, — кивнул он на стол, — и мне надо хорошенько в них разобраться.

— Зачем ты работаешь? — не строго, но с укором спросила Юлия Сергеевна. — Зачем ты так много работаешь?

— Нет-нет-нет! — замахал головой Георгий Васильевич. — Как же можно без работы? Что же я тогда делать буду?

— Отдыхать и лечиться! — улыбнулась Юлия Сергеевна. — Лечиться и отдыхать!.. Что тебе еще надо?

— А вот кончу я эту операцию с новыми домами Ива, тогда и подумаем! — охотно притворился согласным Георгий Васильевич. — А кончить ее обязательно надо. Она… Знаешь, сколько она нам даст? Вот то-то же!

— Меня даже мучает, что ты, больной, работаешь, а я, здоровая, ничего не делаю! — искренне призналась Юлия Сергеевна. — Нехорошо это, очень нехорошо!

— Что же?

Он хотел что-то добавить или объяснить, но в гостиной раздались голоса: мужской и женский. Юлия Сергеевна прислушалась.

— Это Ив со своей Софьей Андреевной!

Она скривилась, как от чего-то неприятного. Георгий Васильевич тревожно посмотрел на нее: он всегда тревожился, если видел, что Юлии Сергеевне что-то неприятно.

— Я знаю, ты их недолюбливаешь, но… — немного заторопился он. — Нет, нет! Ты относительно их ошибаешься, они оба совсем неплохие люди, очень даже неплохие! И неудобно к тому же… Пойди к ним, прошу тебя. А если Федору Петровичу нужен я, то попроси его сюда зайти.