Могучая крепость

Сэр Корин Гарвей встал, когда органная прелюдия взлетела, как крылья самих Архангелов, и огромные двери Менчирского собора распахнулись. Процессия двинулась по проходу за скипетроносцем и кадильщиком. Струйки сладко пахнущего дыма тянулись за украшенным драгоценными камнями кадилом, раскачивающимся на золотой цепи, а за кадильщиком следовала полудюжина свеченосцев, за которыми шла плотная фаланга послушников и младших священников. За ними, однако, появилась истинная причина, по которой собор был так плотно заполнен в данную конкретную среду.

Архиепископ Мейкел Стейнейр, Примас Церкви Черис, шествовал за этими послушниками и младшими священниками. Когда многочисленные голоса соборного хора взлетели в прославляющем песнопении, те, кто был достаточно близко к архиепископу, могли видеть, как шевелятся его губы, когда он подпевает им. Рубины на его короне сверкали в утреннем солнечном свете, льющемся сквозь витражи собора, словно свежие кровавые сердечки, и он был на целую голову выше Клейрманта Гейрлинга, который шёл рядом с ним.

Они размеренно шагали сквозь шумные волны музыки и голосов, и Гарвей задался вопросом, как трудно это было. Несмотря на безмятежное выражение лица архиепископа, воспоминания о Храмовый Лоялистах, которые пытались убить его в его собственном соборе, должно быть, витали в его голове, особенно в свете того, что случилось с Тиманом Хаскенсом.

Если это и было так, то в поведении Стейнейра никаких признаков этого не было, и Гарвей обнаружил, что на самом деле это его не удивило.

Его губы дёрнулись, так как он вспомнил первую встречу Стейнейра со своим собственным отцом и остальными членами Регентского Совета — за исключением графа Скалистого Холма, которого довольно кстати (по мнению Гарвея) отозвали в Валейну по какому-то чисто местному делу. Хотя он полагал, что это было неуважительно с его стороны, Гарвей решил, что отношение его отца к архиепископу было удивительно похоже на отношение охотничьего пса, стоящего в стойке, чьё острое обоняние подсказывало, что он вот-вот столкнётся лицом к лицу с ящерицей. Тартарян был менее откровенно жёстким, хотя даже его манеры были достаточно насторожёнными, а реакция остальных членов Регентского Совета варьировалась от этого и вниз.

И всё-таки было в Мейкеле Стейнейре что-то такое…

Сэр Корин Гарвей не мог бы придумать точный ярлык для этого «что-то», но что бы это ни было, это была мощная штука. Гарвей решил, что дело не столько в том, что сказал архиепископ, сколько в том, как он это сказал. Очевидно, он просто решил предположить, что члены Совета были людьми доброй воли[14]. Что, несмотря на факт отлучения Кайлеба — и, если уж на то пошло, его самого — от церкви, они дали свои клятвы добросовестно. Что он понимал, что их первой заботой должно быть благополучие корисандийцев, которые искали у них защиты. Что он считал само собой разумеющимся, что когда люди доброй воли признают проблему, они будут искать её решение.

И было столь же очевидно, что если где-то во всём его теле и была хоть одна нетерпимая, узколобая, одержимая фанатизмом косточка, то он обладал волшебными способностями в её сокрытии.

«Это и есть его настоящее секретное оружие, — подумал Гарвей. — Он действительно является человеком Божьим. Я не думаю, что в нём есть хоть унция слабости, но очевидно — по крайней мере, для меня — что им движет кротость. Возможно, оскорблённая кротость, но всё же именно она. Никто не может провести двадцать минут в его присутствии, не осознав этого. Он может ошибаться, но нет никаких сомнений в том, что им движет искренняя любовь к Богу и ближним своим. И это делает его „секретное оружие“ таким эффективным, так это то, что это вообще никакое не оружие. Просто он такой, какой есть. Конечно, есть и ещё кое-что…»

Взгляд генерала скользнул вверх, к королевской ложе. Как и в любом соборе, она находилась достаточно близко к алтарю, чтобы быть уверенным, что находящиеся в ней всё ясно видят и слышат. Поскольку князь Дейвин и принцесса Айрис находились в изгнании в Дельфираке, ложа была совершенно очевидно пуста. Что только делало одинокого имперского гвардейца, стоящего перед ведущей в неё закрытой калиткой, ещё более заметным.

На нём были чёрные доспехи, в чёрных, золотых, синих и серебряных цветах Черисийской Империи, но кажется, что в первую очередь все заметили его странные сапфировые глаза. В отличие от подавляющего большинства корисандийцев, Гарвей раньше встречался с сейджином Мерлином Атравесом. На самом деле, каждый член Регентского Совета встречался с ним, хотя бы мимоходом, а граф Каменной Наковальни и граф Тартарян провели довольно много времени в его обществе, поскольку он был единственным оруженосцем, которому Кайлеб позволил присутствовать на переговорах о капитуляции. Сэр Алик Артир в некотором смысле знал его даже лучше — или, можно сказать, лучше знал возможности сейджина, поскольку это было единственное, что сохранило ему жизнь в Битве при Зелёной Долине.