Могучая кучка

Встречались молодые музыканты и в огромной квартире Стасовых — они поселились теперь на Моховой улице в доме Мелихова (ныне № 26), близ дома, где жил А. С. Даргомыжский. В то время семья Стасовых состояла из четырех братьев (один из них был женат и имел трех дочерей), сестры, взявшей на воспитание племянницу, и тетки. «Мелиховское заведение» — так в шутку именовали квартиру Стасовых знакомые. По воскресеньям здесь собирались многочисленные гости — люди разнообразных интересов и специальностей, друзья обширной семьи. Все сходились в большом зале, где стоял рояль и где часто музицировали. Душой общества всегда был Владимир Васильевич.

В определенные дни устраивал приемы в своем скромном жилище на Екатерининском канале и Балакирев. Приветливые хозяева квартиры супруги Софья Ивановна и Карл Христианович Эдиет радушно встречали друзей своего квартиранта.

Многое объединяло талантливых музыкантов, прежде всего — любовь к своему искусству и жажда действий.

«Я решительно хочу начать карьеру полезного человека»,— писал Стасов Балакиреву 22 мая 1858 года. В тот же день в ответной записке Балакирев высказал другу свое мнение: «Не могу не сказать Вам, что карьера, выбранная Вами, едва ли не самая благороднейшая и священнейшая из всех». «Лучше серьезного и дельного занятия по вкусу для меня ничего нет»,— вновь подчеркивал Стасов спустя некоторое время.

Такой взгляд на свое место в жизни был свойствен далеко не каждому представителю дворянского общества, идеалом которого еще совсем недавно было приятное времяпрепровождение, всевозможные светские развлечения, радушные приемы «званых и незваных».

Но времена переменились. В жизнь вошли люди, не зараженные сословными предрассудками или же стремившиеся освободиться от них.

Стасов и Балакирев были убеждены, что смысл жизни — в деятельности на пользу общества. В одном из писем Стасов так высказал свое кредо: «Я... убедился, что другого нет счастья, как делать то, к чему всякий из нас способен, все равно, будет ли это большое дело или самое крошечное. Мы все рождены только на то, чтобы рожать из себя новые создания, новые мысли, новую жизнь... Я твердо убежден, что от самого маленького человечка и до самого большого, от какого-нибудь мостовщика и трубочиста и до наших великих богов — Байрона, Шекспира или Бетховена — все только счастливы, спокойны и довольны, когда могут сказать себе: «Я сделал то, что мог». Все остальное в жизни ничего».

Готовя себя к общественно полезной деятельности, члены кружка Балакирева неустанно пополняли свои знания. Сфера их интересов была очень широка. Неудержимой тягой к знаниям особенно выделялся Стасов. Самый образованный среди балакиревцев, он просвещал их, он будоражил их любознательность. У человека, даже недолго общавшегося со Стасовым, возникало стремление получить как можно больше из неисчерпаемой сокровищницы культуры. Балакирев так же завораживающе действовал в своей сфере: слушая его игру, его блестящие характеристики сочинений, хотелось погрузиться в музыку, полностью отдаться ей. «Страшное, непреодолимое желание знания» — так писал о себе молодой Мусоргский. Эта же непреодолимая жажда знаний была свойственна всем членам содружества.

Они старались не пропустить ни одного сколько-нибудь интересного события культурной жизни столицы. В январе, феврале и марте 1858 года в зале Петербургского университета, а затем в Театре-цирке с большим успехом проходили лекции А. Роде и демонстрировались «световые картины» по истории Земли, к которым добавлялись «ландшафтные и архитектурные изображения из нынешних времен». На Стасова и Балакирева, побывавших на лекциях, они произвели большое впечатление. По совету Стасова Балакирев познакомился с трудом известного немецкого естествоиспытателя и путешественника Александра Гумбольдта «Космос». Владимир Васильевич порекомендовал ему и «Картины природы» того же автора. Вопросы происхождения Земли, флора и фауна различных ее уголков стали темой их бесед, переписки.

Как-то Стасову попала книга «Землеведение Азии» Карла Риттера. Он немедленно делится своим восторгом с Балакиревым: «Господин этот столько же гениален, как Гумбольдт... Делается какой-то восторг в голове, когда прочитаешь иную страшно широкую страницу его. Но мы успеем еще поговорить об этом человечке. Право, он столько же грандиозен, как Глинка в интродукции «Руслана». Вот увидите».

Какое горячее отношение к лекции, к ученому труду! Стоит ли удивляться, что в одном из писем Мусоргский сообщал: «Читаю геологию, ужасно интересно». Мусоргский по примеру «старших» — Балакирева, Стасова — стремился приобщиться к научным интересам, разобраться в проблемах и достижениях современной науки. Позже, имея в виду конец 50-х и начало 60-х годов, Мусоргский отмечал свое «обширное философское, естественно-историческое самообразование».