Могучий маг-универсал в школе заклинателей

Я достал из кармана ключ, открыл тумбочку, выложил на кровати всё содержимое: учебники, тетради, неполная пачка печенья, конверт с письмом от матери и деньгами.

— Я могу посмотреть книги? — спросил наставник с усиками.

— Пожалуйста, — разрешил я.

Он перебрал все учебники в стопке и вернул на кровать.

— Что в конверте?

— Письмо от матери. Это личное, читать не разрешаю.

— Можете убирать, — сказал толстяк. Содержание тетрадей его, похоже, не интересовало. — Нам также необходимо осмотреть вашу кровать.

— Кровать? — удивился я. — Пожалуйста, осматривайте.

Наставники подняли матрас, ощупали подушку, заглянули в пододеяльник и под кровать. Затем настала очередь шкафчика. Тут мне пришлось открыть чемодан с одеждой, привезённой из дома, но там и подавно ничего интересного не обнаружилось. Досмотр закончился, я вернулся в коридор. А наставники приступили к обыску тумбочек моих соседей, которые покорно отперли замки, не задавая вопросов.

Затем наставники отправились в следующую комнату. Они бескомпромиссно вламывались в личное пространство учащихся, лезли своими потными руками в самое сокровенное, перетряхивали всё имущество в поисках чего-то загадочного, о чём никому знать не полагалось.

В итоге у кого-то изъяли журналы эротического содержания, у кого-то обнаружился табак. Но это ли искали наши надзиратели или что-то другое, так и осталось загадкой.

Обыск закончился лишь после завтрака, поесть мы уже не успевали. Похватали учебники, тетради и побежать на урок. Но и туда я не попал. Навстречу по коридору шагал Барашкин. Он остановил меня и потребовал следовать за собой. Трое суток карцера — такое мне определили наказание за неподчинение должностным лицам. Наставник отвёл меня в отдельно стоящее здание, в подвале которого находились комнаты для «исправительного содержания», в одной из них мне предстояло коротать ближайшие три дня.

Помещение, куда меня запихнули, напоминало тюремную камеру. Тут были две двухъярусные кровати, стол и два стула. Окно отсутствовало, под потолком болтался тусклый электрический светильник с пыльным железным плафоном.

На моей шее застегнули цепь с большим, тяжёлым медальоном, украшенным красно-фиолетовым камнем. Это был блокирующий артефакт. С ним даже в подпространство нырнуть получалось с трудом, и задержаться я там мог всего на несколько секунд. Об управлении энергией и речи не шло. Моё духовное тело утратило связь с внешним энергетическим полем.

Придётся провести в этой каморке три дня. Работа отменялась, тренировки — тоже. Сделать что-то под блокировкой трудно, но, возможно, и так упражняться за неимением другого варианта.

А вообще, меня вся эта ситуация ужасно злила. Мыслимо ли, что под старость лет с одним из величайших магов обращаются вот так? И кто? Какие-то недоноски из вшивой школы? Просто слов не находил от возмущения.

К новому-то телу я уже привык, а вот со своим положением в этом мире мне с трудом удавалось смириться. А ведь я здесь — всего лишь семнадцатилетний ученик, пусть и не совсем обычный. У меня нет ни высокопоставленных родственников, ни денег, и только сила позволяет получить хоть какое-то уважение, да и то лишь среди сверстников.

Походив из стороны в сторону и успокоившись, я стал думать, как провести с пользой дни своего заточения. Не оставалось ничего другого, кроме как читать учебники и заучивать конспекты, чтобы потом не тратить много времени на подготовку к экзаменам. Я позвал охранника и попросил принести мне книги и тетради. Он обещал передать мою просьбу наставнику.

А скоро пришёл и сам Барашкин. Он велел снять с моей шеи цепь и выпустить.

— Что случилось? Меня передумали наказывать? — я не верил своей удаче.

— Господин директор приказал вас отпустить, — сказал Барашкин. — Сегодня вы должны идти на нижний слой. Но второй раз подобное поведение вам с рук не сойдёт. Надеюсь, вы понимаете это, господин Ушаков? Будете наказаны по всей строгости.

Он пошёл вверх по лестнице, и я следом за ним.

— Про какое поведение идёт речь? Про отстаивание неприкосновенности имущества? Не знаю, что вы здесь из себя возомнили, но я говорил и повторю снова: никто не имеет права совать нос в мои личные вещи. Я — дворянин и не позволю обращаться с собой, как с каким-то арестантом или рабом.

— Правила едины для всех, — сухо ответил Барашкин. — В школе есть внутренний распорядок, и вы обязаны ему следовать. Иначе будете наказаны.

— Если в вашей школе принято попирать честь и достоинство учащихся, я предпочту наказания.

Мы вышли на улицу, и Барашкин остановился:

— Господин Ушаков, я вас понимаю, но и вы должны отнестись с пониманием к тому, что здесь происходит. Без необходимости никто не стал бы тормошить воспитанников, но иногда приходится идти на крайние меры. Вчера в одном из классов были найдены листовки с призывами выходить на митинг. Скорее всего, их раскидал кто-то из учеников. Мы не потерпим у нас в школе подпольных народнических кружков. Эту заразу необходимо пресекать на корню.

— И как? Пресекли?