Могучий русский динозавр. №1 2020 г.

Серёга – это мой друг детства. Ходили вместе в школу, болтались по улицам, засиживались друг у друга в гостях. Мы пропускали через себя одну и ту же информацию, будь то игры, фильмы, музыка. Мы наладили между собой такую прочную нейросеть, что слова были не нужны, достаточно было увидеть его живой глубокий взгляд, чтобы стало ясно: Серый понял. Мы плечом к плечу сражались с предрассудками, навязываемыми взрослыми, нам претила мысль жить по заветам тусклых предков, общаться их обыденным языком, полностью состоящим из пустых фразеологизмов. Мы даже коллекционировали мерзкие фразочки: услышав в разговоре взрослых новый «смехуёчек», мы сразу водружали его на полку нашей лексической кунсткамеры. Её экспонатами, например, были такие выражения: «Как дела? – пока не родила», «А хихи ни хохо?», «Как, как? каком кверху!

Сюда входили и изнасилованные цитаты из фильмов, и поговорки, и сальные бородатые анекдоты. По наличию в речи подобных фраз мы диагностировали отсталость индивида, а по частоте их употребления – степень его деградации. Бывало и так, что находясь в явно маргинальной шайке, мы специально насыщали нашу речь словесным мусором, непременно становясь душой компании. Скармливая шлак толпе, мы её разогревали, а затем собирали урожай из новых фразочек. Это была своеобразная ловля на живца. Достаточно было взглянуть на Серёгу, чтобы по его искрящимся глазам сразу понять, что он доволен уловом.

– В смысле ничего нет? Я недавно покупал, – притворно хмурится Вадим.

– В большой семье зубами не щёлкают, – незамедлительно следует ответ тёти.

– Придётся идти в магаз. Не пустым же чаем его кормить! – сетует дядя и встаёт из-за стола.

Я представил, в какой неловкой ситуации окажемся мы с домашними, если дядя уйдет: звон тишины будет осязаем физически. Поэтому я решаю пройтись с ним. Следуют неуверенные уговоры остаться, но я говорю, что хочу размять ноги и пройтись по городу.

Хлопает калитка. Дядя откашливается и сплёвывает в чернеющий провал в сугробе, куда зимой сливали грязную воду из вёдер. Он с презрительным прищуром оглядывает улицу, закусывает сигарету, поджигает её зажигалкой, на этикетке которой разлеглась полуголая модель, и сипит: «Ну чё, по коням». В отличие от меня, дядя не стесняется месить грязный снег своими резиновыми сапогами, в которые он наспех заправил растянутое трико. По пути он перекидывается несколькими фразами с соседками, копошащимися за кривыми заборами своих участков. Каждая из этих женщин с интересом и недоверием рассматривает меня. Они явно знают, зачем я тут, и пытаются по лицу угадать моё решение раньше, чем до них дойдут официальные сплетни.

На перекрёстке дядя впервые останавливается, просчитывая траекторию дальнейшего движения. «Да уж, весна покажет, кто где срал», – ухмыляется он. Вся земля перед нами усеяна собачьим дерьмом, которое падая на снег горячим, подтапливает его, образуя под собой углубления, и в целом эта уличная композиция напоминает коробку шоколадных конфет, вдавленных в пластиковую формочку. Обходя по краю дороги и почти прижимаясь к зассаным теми же собаками сугробам, я слышу чертыханья дяди. Значит, всё-таки вступил. Одна нога тут, другая там.

Магазином тут называют маленький кирпичный домик со скрипучей, обитой металлическим листом дверью. Из-за постоянных ограблений окна магазина заложили кирпичом, поэтому, заходя в него, ты словно оказываешься в тесном бункере с запасами продовольствия. Тусклый жёлтый свет ламп, дребезжание старых холодильников, запах хлорки, хлеба и рыбы. «Катюха, привет, нам бы к чаю чё-нить», – приветствует хозяйку дядя. Тётя Катя относится к тем женщинам, которые постепенно полнеют, не давая возможности появляться морщинам, поэтому за время моего отсутствия она почти не постарела, зато заметно округлилась. Мне она нравится. Взгляд её голубых глаз умный и при этом добрый. Всегда казалось, что она рождена для большего, хотелось ей как-то помочь, вытащить из этого болота. Тётя Катя меня узнала, оценивающе осмотрела и искренне улыбнулась. Кажется, она рада видеть меня таким: в хорошей форме, новой одежде, без тлетворных признаков алкоголизма на лице. Дядя, опершись локтями на витрину, разглядывает скудный набор залежалых шоколадок: «Так… Катюх, давай мне хлеба… Полбуханки… Водочки получше какой-нить… Не, давай ту, что правее. Во! Ну… И это самое… К чаю-то… Вон там… Сверху… А, это хлопья. Ну давай тогда эту вон коробку, этих, как его… к-конфет шоколадных».

На выходе дядя предусмотрительно засовывает бутылку водки во внутренний карман куртки, чуть не выронив из-под мышки коробку конфет, похлопывает себя по карманам, достаёт пачку сигарет, открывает и, не обнаружив там содержимого, сипит: «Фу ты ну ты, чуть не забыл, погодь, я сгоняю за куревом».

Я говорю, что хочу пройтись до моста. «Да я пыром же… Ну смотри… Ну ладно, тогда подкатывай, как нагуляешься», – соглашается дядя и скрывается за дверью магазина.