– Жаловались, искали виноватых, мол, бабулей никто не занимался, а я по глазам и по их интонации понял, что им просто теперь брезгливо жить. Поди ж ты – три года с трупом по соседству обитали. Впрочем, виноватых в итоге нашли – на соцслужбу пеняют, дескать, они бабкой не занимались. Люди вечно всем недовольны и всегда кого-то обвиняют, кроме себя. Вы говорите, кричит кто-то? Так вот, я думаю, что вселенные соприкасаются, только если кто-то начинает кричать или, уж простите, дурно пахнуть, хотя тогда уже поздно. Это как бы выводит из морока. Кричат – значит, оказывается, есть и другие бетонные кубики, и другие вселенные там живут. И они, скорее всего, несчастны, потому что сейчас много несчастных и грустных людей, – последние слова Михаил Юрьевич произнёс медленно и задумчиво, он курил уже третью сигарету. Я дал ему расписаться в бумаге.
– Михаил Юрьевич, а вы не знаете, вот если человек много сахара в чай кладёт, то это может свидетельствовать о развитии шизофрении? – спросил я.
– По-моему, какой-то бред. Я и сам ложек пять кладу, – засмеялся сосед и пожал мне руку.
В тот вечер, на удивление, не кричали. Я впервые за последние дни хорошо выспался. Утром пошёл на работу, а вернувшись, плотно поужинал и лёг спать. Однако по уже заведённой привычке проснулся около трёх часов ночи: тикали часы, медленно и глубоко дышала жена, за окном с грохотом проехал грузовик. Крика не было. Неужели всё закончилось? Мне захотелось отметить это событие глотком холодной воды. Чтобы не тратить время на поиски своих тапок, они вечно терялись, я сунул ноги в тапочки жены и засеменил на кухню.
Оказавшись в коридоре, вдруг остановился и замер. Сознание охватила навязчивая, липкая мысль, как в детстве: «Не смотри в глазок, не смотри в глазок, не смотри в глазок!» Я начал медленно подходить ко входной двери, пятки вновь неприятно елозили по полу, в голове пульсировала кровь, где-то у крестца появилось неприятное тянущее ощущение. Спустя мгновение прильнул щекой к двери, прищурился и посмотрел в глазок. В подъезде, примерно в метре от нашей двери, неподвижно стояла одинокая фигура, как статуя или манекен. Одетая в длинное чёрное пальто и красный берет, лица я не разглядел.
Как ни странно, я не испытал ужаса. Он снежным комом нарастал по мере приближения к двери, но мгновенно растаял, как только я увидел фигуру в подъезде.
Спокойно и медленно, чтобы не спугнуть незнакомку, открыл дверь.
– Здравствуйте, – сказал я фигуре.
– Доброй ночи, – ответила фигура поставленным оперным голосом, который я сразу узнал.
Сначала женщина не двигалась и стояла ко мне боком, но потом медленно повернулась и внимательно посмотрела на меня. У неё было вытянутое, болезненно-бледное лицо и глубоко посаженные глаза. Очень печальные, словно с бельмом концентрированного горя. Из-под красного берета, слегка поношенного, в мелких катышках, на плечи падали тонкие светлые волосы, безжизненные, как у утопленницы. Странная женщина, на вид – около сорока лет, высокая и худая. В принципе, она могла бы быть даже красивой, если бы не эта странная вытянутость, делавшая голову незнакомки похожей на запятую. Впрочем, облик женщины не отталкивал, а вызывал какое-то неясное сочувствие: казалось, что она очень несчастна и на её фоне любые наши горести и проблемы кажутся пустыми и несущественными.
– Вы кого-то ждёте? – спросил я как можно более вежливо. Я испугался, что он ответит: «Вас».
– Нет, я иду домой, – сказала женщина ровным, безэмоциональным голосом. В нём было нечто наигранное, так могла говорить карнавальная маска.
– Это вы кричали всё это время? – я решил спросить в лоб.
– Да, это я кричала, – таким же пустым, нулевым голосом проговорила женщина. Я ждал, что она что-то добавит, но она молчала.
– А почему вы кричали?
– Мне было плохо.
– Плохо… Знаете, а приходите к нам в гости! – Я позабыл свою злость, раздражение и страх. Мне вдруг очень захотелось помочь этой несчастной разрушить кирпичную кладку, о которой говорил Михаил Юрьевич, протянуть руку. – Приходите! Да хоть завтра вечером. Чаю попьем, моя жена приготовит пирог. А ещё, знаете, наши соседи сверху, там мальчик Виталик и его мама, тоже придут. Посидим.
– Хорошо, я приду, – всё так же безэмоционально ответила женщина и стала медленно подниматься по ступенькам, хотя у нас имелся старый, ещё довоенный лифт. – Спасибо.
– Постойте, а на каком этаже вы живёте?
– На седьмом, – ответила незнакомка, когда её фигура уже скрылась из виду.
Я вернулся в постель и долго не мог заснуть. «Она не придёт, ведь в нашем доме нет седьмого этажа», – с этой мыслью я провалился в сон. Мне снились лестницы, которые никуда не ведут.
Ничьё дитя
Андрей Иванов