Могущество и честь

Сейчас ящер, нёсший правителя, уже находился почти рядом с нашим пластуном. И потому срывающийся от усталости и волнения голос вестового мы тоже услышали. Он говорил громко.

— Жители столиц приветствуют своего императора, заверяют повелителя в своей неизменной ему преданности и покорно просят принять под свою руку защиту трёх престольных городов.

Его величество повёл взглядом в нашу сторону. Лицо государя казалось таким же застывшим, как и у Аштии — ни намёка на эмоции. Но и без того понятно, что бы он сказал, если б вокруг не было посторонних. Опуская руку на пояс, потому что так было удобнее, я со стыдом подумал о своём вопросе про целесообразность парада в сложившихся обстоятельствах. Подумал и об Аканше. Как подойду к нему потом, едва только возникнет возможность, и скажу: «Ты просто молодец, дружище! Ты всё правильно понял, а вот я — нет». Или: «Знаешь, Аканш, если бы не ты…» Или что-нибудь ещё. Главное, чтоб друг понял — я знаю о его правоте и признаю, сколь многим он помогает мне и способствует моему возвышению.

И это не вызывает у меня ни малейших негативных чувств.

Это будет ему приятно.

Столица встречала своего императора так, что даже не сомневавшийся в преданности горожан человек засомневался бы наверняка. Уж больно яро обыватели демонстрировали свою радость. В этом ликовании было столько же страха, сколько и напряжённого ожидания. Тысячи глаз вглядывались в бесстрастное лицо государя, как только статус позволял им поднять головы, искали в нём хотя б намёк на собственное будущее. Ни намёка. Я же, шествовавший в обществе старших штабных офицеров, почти не сомневался в мягкости приговора. Государь уже покарал Рохшадера, и сурово покарал (хорошо, что мне по статусу не обязательно было присутствовать при казни). Этого пока достаточно.

Я уже стал настолько имперцем, что моё новое положение по-настоящему мне льстило. С начала войны в демоническом мире я вырос в чине не так чтобы сильно. Но много ли могло значить формальное звание, если реально я держал в руках власть намного большую, чем власть обычного тысячника? И вот теперь в обществе самых важных офицеров Генштаба принимал неумеренные чествования. Пусть даже эти чествования были вызваны страхом за свои жизни… Ну и что?

Приглашение на большой приём в императорском дворце ошеломило меня своей значимостью уже безотносительно того, насколько быстро я привыкал к традициям новой родины. Это само по себе блестяще, пусть даже сегодня туда званы все сколько-нибудь значимые офицеры и аристократы, с самого начала выразившие государю свою преданность. Мне предстояло сидеть «в блюде» с Раджефом, который был как-никак высшим гвардейским чином в Империи. Круто даже для отличившегося трёхтысячника. Круто даже для названого родственника госпожи Солор. Вообще просто объективно круто.

— Удивляться тут нечему, — сказал мне Акшанта, когда подали первую перемену — закуски, паштеты, соусы к местному подобию бутербродов и овощные «конверты» в кляре. — На почётной половине стола мы с тобой — два единственных нетитулованных лица.

— В самом деле? — я огляделся.

Императорский дворец был поразителен и великолепен. И дело даже не в роскоши. Роскошь тут сама по себе. Куда больше изумляло совершенство архитектуры, простор зал и переходов, одновременно впечатление мощи и лёгкости в вязи галерей и колоннад, в сводах и окнах сложной формы. Отделкой я вообще мог лишь безмолвно любоваться. Дворец действительно мог служить символом императорской власти этого мира не хуже, чем самый мощный замок — величественный, прекрасный, могущественный.

В пиршественном зале, озарённом светом тысяч магических светильников, столы стояли не одной подковой, а двумя, один более почётный, другой — чуть менее. В пространстве между двух столов хватило бы места на любые представления, хоть гладиаторские игры, хоть танцы. Но пока никаких зрелищ не готовилось, и вряд ли они вообще будут. Они здесь были бы неуместны.

Этот ужин был посвящён победе, конечно. Отчасти. Но по большому счёту собрались мы здесь для того, чтоб посмотреть друг на друга, пообщаться о прошлом и будущем, сплотиться в своей готовности служить государю. Увидеть друг в друге соратников.

Нам предстояло ещё долго воевать плечом к плечу. Лучше бы всем сознакомиться и, если не подружиться, то хотя бы найти общий язык. Это — залог успешного проведения самых сложных боевых операций.

После третьей перемены пиршество, как обычно, превратилось в подобие фуршета. В смысле, теперь можно было встать из-за стола, свободно походить по залу, пообщаться с любым из гостей или подсесть к кому-нибудь. Раджеф, оставив свой кубок, отправился беседовать с Фахром и Азуром, а меня чуть погодя жестом подозвала Аштия. Она сидела по правую руку от императора, от его кресла, огромного, как трон. Но его величество тоже предпочёл размяться и заодно с кем-то что-то обсудить, и почётный изгиб стола практически опустел.

— Будешь вино?

— Да. Я же вроде пока не слишком окосел, а?