Могущество и честь

— Надеюсь, доживём до кувшинчика, командир, — весело отозвался мой зам.

Он явно был рад видеть меня живым и здоровым, так сказать, в полной комплектации. И хотя наше общение по большому счёту свелось к выяснению деловых вопросов и знакомству с младшими командирами новых сотен, в нём вдруг проявилось множество оттенков, которые демонстрировали мне дружелюбность и уважение моего зама. Искренней приязни можно добиться только от друга, неважно, подчинён он тебе по службе или нет. Искренняя приязнь оказалась для меня во много раз важнее, чем безусловная готовность повиноваться. В своём отряде я не был чужаком, а это говорит о многом. Очень о многом.

А ближе к вечеру меня познакомили с вершником, с которым мне предстояло добираться до Мурмия, родины моей жены. Как и большинство собратьев по профессии, он держался уверенно и свободно, и в ходе нашего общения не беспокоил себя мыслями о моём статусе, моей близости к особе её светлости Аштии Солор и прочей ерундой. Вот они, подлинно элитные войска — местная авиация, бойцы на особом положении, могущие себе позволить уверенный тон даже с офицерами. Собственно, устав молчал на тему особых прав, но в реальности никто таковые не оспаривал.

— Случалось идти на вершнем ящере? — в первую голову полюбопытствовал у меня новый знакомец.

— Случалось. Даже десантировался с крыла один раз, но больше не хочу.

— Придётся, так не порассуждаешь… И к чему тебе жену волочь из мирного Мурмия в Кольцо Солор? На войне не следует думать о бабах, пусть баба и законная.

— Для того и волоку, чтоб не думать.

— С чего же войне приходить в Мурмий? Беднейшая «дровяная» область, замки — плюнуть и растереть. Никакого стратегического значения.

— Гражданская война непредсказуема.

— Думаешь, доползёт?

— Очень вероятно.

— Хм… Ну, в любом случае, если госпожа Солор распорядилась, придётся делать, как сказано.

— Тогда зачем вопросы задавал?!

— Любопытно.

— Хм…

— У меня служба такая — в любой момент дух вон, мозги на крыле. Свои пустяковые желания надо удовлетворять сразу, потому что завтра может быть поздно.

Поневоле я усмехнулся — подобная фаталистическая жизнерадостность не могла не расположить к себе. Она сгладила и раздражение, вызванное неуместным любопытством. Расстались мы вполне довольные друг другом, ведь команду на вылет должны были дать не раньше следующего дня. Да и на следующий день — сомнительно. Уж слишком много всего надо успеть сделать.

— Господин Серт, — заглянула ко мне одна из старших служанок. — Госпожа просит спуститься в пиршественный зал. Гости съезжаются.

И остановилась рядом, готовая помогать мне одеваться. А, ну да… Я распотрошил свою сумку, благополучно сохранившуюся в обозе, вынул наградные браслеты, воинскую гривну и парадный плащ, который когда-то давно сшила мне жена. Наверное, всё это выглядело довольно убого на общем фоне роскоши и богатства — всё, кроме наградных браслетов, конечно же. Но служанка держала лицо — её невозмутимость была достойна хорошего английского дворецкого. Она расправила на мне складки и вежливо предложила проводить в нужную залу.

Это даже не любезность, а вполне себе насущная необходимость, если учесть размеры дворца и количество зал всех размеров, форм и назначений.

Ещё на подходе к нужному этажу резиденции уже начинала чувствоваться общая торжественность, даже праздничность. Коридоры, лестницы и галереи были залиты светом, все чехлы и покрывала сняты, принаряженные слуги не столько мельтешили по делам, сколько создавали общий настрой и всегда оказывались под рукой, если гостям и домочадцам её светлости вдруг что-нибудь надобилось.

Пиршественная зала оказалась огромной, как пещера. Свет заливал её всю: от наборного пола до резных деревянных сводов, и столы, протянувшиеся «вилами», то есть тремя параллельными рядами от главного, стоящего поперёк, блистали белизной скатертей. Гирлянды из зелени и цветов пламенели на этой белизне ярче и изысканнее, чем сияют бриллианты в солнечных лучах. Согласно им красовались пирамиды фруктов в пятиэтажных вазах. Многие из этих лакомств я вообще видел впервые в жизни. Роскошная посуда занимала центральную часть стола, дальше было чуть попросторнее.

Людей в зале уже тусовалось немало, но размеры помещения скрадывали их количество. Аштия и Раджеф принимали гостей у входа, на меня же оба отреагировали скорее как на члена семьи: с одной стороны, никакого почётного кубка, поднесённого её рукой, с другой — приязненный приветствующий взгляд, улыбка, кивок. Один из слуг проводил меня к моему месту. Оказалось, что сидеть мне предстоит за главным столом, за почётным, в обществе госпожи Солор и её супругов — Раджефа и Кариншии.

Кариншия нисколько не изменилась, разве что округлилась, а значит, стала по местным меркам ещё красивее. Она посмотрела на меня с убийственным презрением, но, заметив на себе оценивающий взгляд Аше, поспешила изобразить радушие и любезность. Похоже, у её светлости намного лучше, чем у киалашского купца, получалось воспитывать в домочадцах умение себя вести.