Что ж этому пройдохе предложить… Я начал перебирать в памяти песни, подходящие для исполнения в кабаках, но не слишком пошлые. Ну даже если предложу что-нибудь, это же надо… как… литовать, ну то есть напечатать сначала где-нибудь. А то ведь им же и влетит за партизанщину. Штрафы там, ещё что-нибудь…
Так, ладно, это проблемы Серёги и его коллег, а я обещал покопаться в закромах памяти. А потом достал из внутреннего кармана пиджака блокнот, ручку и стал записывать:
Не помню, как фамилия певца, исполнявшего песню «Украду», какая-то восточная, а звали его, кажется, Алим. Вернее, будут звать, так как он, может, ещё и не родился. Мотивчик простой, сразу в памяти заиграл. Попса ресторанная, одним словом, а текст до безобразия простой. «Иволгу» хорошо бы приплести, но она уже исполнялась в 70-е во дворах и даже какими-то ВИА, не исключено, что уже кем-то написана. Нет, риск здесь не нужен. А вот точно с чем не прогадаешь, так это с песней «Так вот какая ты». Точно помню, что Дербенёв и Добрынин её написали в год московской Олимпиады для ВИА «Синяя птица».
Я дописал до конца, вроде слова не напутал. Хватит пока Серёге. Ещё объяснять придётся, как звучит мелодия обеих песен. Чувствую, завтра с утра придётся сидеть у него с гитарой.
Как в воду глядел! В 10 часов был у Зинченко как штык, и тренькал на его старой акустической гитаре, а он сидел за фортепиано, повторял за мной и тут же записывал ноты.
– Нет, ну ты в самом деле талантище! Даже музыку сочиняешь, и это не имея музыкального образования… Дай мне ещё два-три дня, я тебе с аранжировкой всё сделаю, и пришлю письмо, как в прошлый раз, на адрес твоей общаги, – пообещал он на прощанье.
Не обманул, прислал. А я набрался наглости и снова отправил в редакцию «Асбестовского рабочего» тексты под видом стихов. Учитывая их слабость, особенно «Украду», на то, что напечатают, не рассчитывал. Но, видно, сработало то, что я уже у них публиковался, и теперь песню на эти стихи распевает вся страна. А им, как первооткрывателям «таланта», должно было быть приятно. В общем, не знаю, чем там руководствовались, но оба стихотворения напечатали, хоть и в разных номерах. Я созвонился с Нечипоренко, мы встретились, я отдал ему оба экземпляра (ещё по одному у меня имелось, как и у родителей), плюс ноты, и пообещал, что вскоре эти песни зазвучат из каждого утюга.
– Вы очень самоуверены, молодой человек, – попенял мне Нечипоренко.
– Всего лишь интуиция. – улыбнулся я как можно добродушнее.
Так уж получилось, что окончание сессии совпало с отстранением Язовского-младшего от защиты диплома, который вроде как был у него уже в кармане. А Язовского-старшего на время следствия временно отстранили от выполнения служебных обязанностей. Информацию я получал непосредственно от Борисова, на все лады расхваливавшего Ельцина, который, невзирая на свой не самый высокий пост в обкоме, умудрился поднять такую волну, что даже завотделом агитации и пропаганды горкома партии пришлось несладко. Я же делился этой информацией с Полиной. Наши отношения с ней перешли, можно сказать, на новую ступень. Мы начали целоваться! И уже не в щёчку, хотя и это присутствовало, когда мы встречались перед тем, как сходить в парк или кино, уже без Насти, видимо, допетрившей, что мы с Полиной теперь чуть больше, чем просто друзья. А уж когда я провожал свою девушку, на прощание мы всегда целовались в губы. И каждый раз меня это так возбуждало, что, возвращаясь в общагу на ночь глядя, я долго не мог уснуть, ворочаясь с боку на бок и фантазируя на сексуальные темы. Что поделать, молодой организм требовал выплеска энергии, и я в глубине души надеялся, что рано или поздно мы с Полиной окажемся в одной постели.
Об авторских отчислениях я не стал ей ничего говорить. Ни к чему пока девушке туманить сознание тем, что её возлюбленный – коим я считал себя во влажных мечтах – имеет перспективу стать богатым и знаменитым. Пусть думает, что я простой асбестовский парень. Чистые, незамутнённые чувства… А потом уж можно будет и открыться.