Мои алмазные радости и тревоги

То же относится к сказкам, которые были неотъемлемой частью культурной жизни русско-устьинцев, множество которых хранилось в памяти сказителей. Сказки являлись для русско-устьинцев источником знаний о мире и в то же время служили организующей и нравственной силой. В сказках просматривались непреложные законы человеческого общежития, семейных отношений (своеобразного домостроя), этических норм поведения в тех или иных условиях.

Сказки русско-устьинцев в основном те же, что и на севере европейской России. Среди них и «Смерть Кощея», и «Гусли-самогуды», и «Три царства», и «Звериное молоко», и «Бова-Королевич», и «Кот, петух и лиса». Перечень тематики сказок обширен: в их числе и бытовые, и волшебные, и о животных, и своеобразные «сказки-былички». Конечно, текст их не совсем идентичен древним текстам известных на Руси сказок, в них привнесены новые детали, да и элементы более поздней литературной их обработки (Пушкиным, к примеру). Следует иметь в виду, что все же русско-устьинцы с XVIII века не были полностью отрезаны от внешнего мира. Что-то из песен, сказок и преданий передавалось и навещавшими их приезжими из Казачьего, из Нижне-Колымска, из Зашиверска. Сказки интересны и тем, что излагались они своеобразным говором русско-устьинцев.

Частушки у русско-устьинцев в XX веке процветали, они сочинялись на всякие злободневные темы, как и везде в деревенской России. Старинных среди них практически не сохранилось. Из трехсот частушек в сборнике «Фольклор Русского Устья» [9] лишь единичные можно отнести к классике. Например:

У русско-устьинцев:

По Подгорной я иду,
Собаки лают на меня,
Пускай лают, про то знают,
Что милёнок у меня.

Вологодский вариант на туже тему в пятидесятые годы прошлого века:

По деревеньке иду,
Собаки лают на беду;
Собаки лают, видно, знают,
Что к сударушке иду.

Или такая русско-устьинская:

Моя милка маленька —
Чуть повыше валенка.
Валенчик обуеца,
Пузырьком надуеца.

Вологодская — про милку, ростом маленькую:

Моя милка маленька —
Чуть побольше валенка.
В лапотки обуется,
Как пузырь надуется.

Когда-то на Вологодчине пелась задушевная частушка:

Я тогда тебя забуду,
Сероглазая моя,
Когда вырастет на камушке
Зеленая трава.

Отпевка была такая:

Я тогда тебя забуду,
Мой милёнок дорогой,
Когда вырастет на камушке
Цветочек голубой.

У русско-устьинцев на эту же тему есть вариант частушки, но скорее всего не точно записанный:

Только вырастет на камушке
Цветочек голубой,
Тогда я тебя забуду,
Мой милёнок дорогой.

Интересно отметить, что в речевом обиходе русско-устьинцев, по сведениям А. Г. Чикачева [10], сохранились слова, которые до недавнего времени бытовали у жителей севера Вологодской области, но к настоящему времени почти утраченные. К примеру, баско, басница — красиво (баско) говорящая. Но у русско-устьинцев оно приобрело несколько иной смысл — сплетница. Прочие слова, тоже пришедшие с Поморья и северных губерний: жалеть — любить, пахать — мести пол в избе, в сенях. В. Зензинов тоже обращает внимание на это, мало употреблявшееся за пределами севера России слово. Другие поморские слова: лонись — прошлый год, летось — прошлым летом, ночесь — прошлой ночью. Бытует у русско-устьинцев ещё слово зимусь, но оно на прародине вышло из употребления.

Есть в лексиконе русско-устьинцев общие с используемыми на севере России слова, которые изменили свой первоначальный смысл. К примеру, кулига. У них это залив в море, а по-вологодски — это часть луга, покоса, пашни. То же самое можно сказать о слове черен: по-русско-устьински — это рукоятка ножа, а в современном языке черен — это ручка ковша (поговорка: у него не душа, а черен от ковша), черенок лопаты, тяпки. Но ясно, что эти слова, пройдя через века, мало изменили свой первоначальный смысл.

Сохранилось, но получило несколько иной смысл слово блажь.

По-русско-устьински — это истерика, а в современном языке — причуда или что-то вроде этого (блажь в голове). То же самое можно сказать о слове накликать: у А. Г. Чикачева — вызвать на спор, на состязание, а в современном языке оно употребляется в паре с другим словом — накликать беду. Почти аналогичная ситуация с русско-устьинским словом надсада. В их лексиконе это забота. На Руси такое слово в этом смысле не употребляется, но есть слово надсадиться, то же, что надорваться (от непосильного труда).