Я знаю, что спрашиваю уже не в первый раз, но толкового ответа до сих пор не получила. Он идёт рядом со мной, немного вприпрыжку, напевает себе под нос какую-то простенькую незатейливую мелодию и совсем не торопится удовлетворять меня ответом. Я не понимаю: то ли Макс действительно не расслышал моего вопроса из-за своего сольного концерта, то ли он так старательно игнорирует меня и все мои попытки до него достучаться.
Но наконец он поворачивается ко мне.
– Я тоже хочу поучаствовать. Если это поможет семье и другим, то почему нет?
Он беззаботно пожимает худыми плечами и так же беззаботно улыбается.
– Это опасно! Никто не знает, к чему приведут эти испытания!
– Но ты же участвуешь, – он словно бы прижимает меня к стене, не оставляя ни единой возможности к сопротивлению.
Как Я уже упоминала, ещё в детстве мы с Максом очень хорошо ладили. Он часто приезжал ко мне, иногда и я приезжала к нему. У него было всё. Совместные завтраки, обеды, ужины. Прогулки. С недавних пор – поход в одну и ту же школу. Тихие беседы в спальне посреди ночи, воспроизводимые практически неслышным шёпотом, чтобы родители не поймали нас за столь страшным преступлением. Всегда вместе. Это уже вошло в привычку. Мы просто не представляем своей жизни без поддержки друг друга, ровно так же, как без воздуха или воды – поверьте, не пустые слова.
Безусловно, это прекрасно. Мы были счастливы тому, что есть друг у друга. Но я не хочу, чтобы Макс шёл за мной сейчас. Своей жизнью ради других я рисковать готова, но жизнью брата – ни за что. Как долго я уговаривала на это родителей! Мать была категорически против, и кое-где пришлось немного схитрить: я сказала, что это неопасно, что рядом со мной будут маги-лекари (на самом деле, я очень хочу, чтобы это оказалось так). И, хей, это же идеальный способ обустроить моё будущее! Работа оплачиваемая, плюс денежное вознаграждение за эксперимент и квартира в центре Питера, рядом с Организацией. Ну разве не круто? В конечном счёте мне удалось убедить папу, ну а дальше и всех остальных. Неужто Макс тоже сумел?
Открываю рот и хочу ещё что-то сказать, но из горла не вырывается ни слова. Потому мы продолжаем идти. Некоторые прохожие косятся нас, с подозрением сощуривая глаза, а некоторые и вовсе держатся стороной. Эти взгляды, прикованные в том числе и ко мне, я чувствую замечательно. Пристыженно опускаю голову под их тяжестью и смотрю на собственные ноги, на то, как они медленно, неторопливо, словно с каждым совершённым шагом только замедляясь, ступают по неровному асфальту. Я не могу сказать, что сильно завишу от чужого мнения, но когда взгляды всей округи устремлены на тебя (причём, эти взгляды явно недовольные и недоброжелательные), ты начнёшь чувствовать свою вину даже за то, в чём от роду не был виновен. А вот Максиму хоть бы хны. Идёт, поёт, словно не замечает никого вокруг себя, словно является героем какого-то комедийного сериала, на которого люди и должны смотреть и осуждать которого имеют полное право.
– Врежешься в кого-нибудь.
– Не врежусь. Я смотрю куда иду.
– Всё равно, перестань. Мы же на улице.
Но Макс меня не слушается. Мы уже подходим к зданию Организации: остаётся всего пару десятков метров. Высокое, видное здание, голубой вышкой уходящее в пасмурное небо и теряющееся в его серых облаках. Этажей тут будто как минимум штук сто, но я никогда не считала. Окна выходят в обе стороны и имеют прямоугольную форму, как и окна любой другой многоэтажки, и только размеры выдавали всю реальную важность и незаменимость этого здания. Конечно, он не настолько высокий, как Лахта-Центр, но очень сильно выделяется на фоне окружающей местности и близстоящих зданий, которые казались клопами по сравнению с ним. Чего уж говорить о самих людях. Интересно, для чего столько кабинетов?
– Какая громадина! – восхищённо всплёскивает руками Макс, выражая всё своё восхищение и удивление в одном жесте.
Высота здания действительно поражает, причём, из-за скопления облаков оно кажется даже ещё гораздо более высоким, чем есть на самом деле. Возможно, будет дождь, поэтому хотелось бы добраться до Организации раньше, чем ненастная погода настигнет нас.
Нам везёт: мы успеваем дойти ровно к тому моменту, как начинает моросить. Внезапно я понимаю, что не могу ступить больше ни шагу. Словно я попала в какую-нибудь парализующую зону, или же стала экспериментальной жертвой колдуна, практикующего заклинание обездвиживания. Волнение захватило власть над разумом и телом. Я буквально не могу сдвинуться с места. За этим шагом последуют иные, незнакомые лица, а после… Что будет после? Наверное, какая-нибудь огромная лаборатория с устрашающими белыми стенами, душащая идеальной белизной, кучей пробирок, шприцов и прочей научной лабуды. Или, ещё того уже, какой-нибудь тёмный сырой подвал, в котором испытуемые уж точно не смогут никому навредить… Нет, вот это уже бред.
– Ты идёшь?