Мой ангел-хранитель (СИ)

Сердце в его груди словно ожило. До этой минуты он не ощущал его стука, сердца будто и вовсе не было внутри, сейчас же оно колотится, как не нормальное. Он смотрит на жену и снова видит на её глазах слезы. В их последнюю встречу она тоже плакала. Из-за него. Он остыл после того дня, осознал, как сильно был неправ, раскаялся, но найти её, все сказать ей что-то не позволяло. Он просто боялся посмотреть ей в глаза, в эти небесные, прекрасные глаза, которые не отражают ни капли лжи, ни капли корысти, в них всегда видна неподдельная доброта, искренность, а самое главное - любовь к нему. Он должен признать, что впервые в жизни ему было стыдно за свою ошибку, за свое недоверие этому ангелу.

Сигюн не может поверить, что спустя столько времени она видит его. Сильное волнение накрывает её с головой. Она должна уйти сейчас, чтобы дать матери и сыну побыть наедине с отцом, но она будто забыла, как двигаться. Смотрит только на него, руками нервно сжимает подол платья. Она боится подняться на ноги, думает, что сейчас упадет, но приходится взять себя в руки и вновь уходить от него, лицезрея его лишь минуту.

-Здравствуй, Локи, - послышался голос Богини, и сын склонил голову в приветствии.

-Ваше Величество, я оставлю вас, - Сигюн поднимается со скамьи, склоняется в прощальном реверансе, а затем медленно направляется к выходу.

Локи все ещё стоит у порога. Видит, что она уже близко, видит, как она смотрит на него, и сам не может отвести взгляд. Он совсем рядом, стоит только протянуть руку, чтобы коснуться его, но Сигюн не смеет. Проходя мимо, она позволяет себе утонуть в его изумрудных глазах, чей яркий отблеск виден при тусклом свете комнаты. Он пропускает её к выходу и, когда она уже оказывается плечом к плечу с ним, трикстер не сдерживается, успевает дотронуться до её руки. Принцесса вздрагивает, когда их пальцы соприкасаются, пытается удержать их, но они выскальзывают. Больше не взглянув в сторону супруга, девушка спешно удаляется, еле сдерживая себя, чтобы не кинуться бесцеремонно в царские покои и не упасть в объятия Локи. Что же означал подобный жест, Сигюн могла лишь гадать. Простил ли он её? Понял ли? Он невесомо и нарочито коснулся её ладони, провел по ней тонкими пальцами, словно он ждал этого момента всю жизнь, словно он жаждал этого прикосновения… А Сигюн же ухватилась за его руку словно за канат, который поможет ей выбраться из пропасти, только слишком скользким он оказался, слишком проворным, быстро проскользнул по коже и снова потерялся в невесомости… Ванке стоило огромных трудов, чтобы вот так сдержанно покинуть комнату, не заглянув в его глаза, не почувствовать вновь его чутких пальцев, что будут переплетены с её пальцами…

Сигюн покинула дворец. Наверное, впервые за все три дня она гуляла не по открытой балюстраде, а в садах, возле небольшого пруда. Здесь было тихо, одиноко, как раз то, что нужно в данную минуту юной принцессе. В кронах высоких сосен еле уловимо можно различить, как птицы перелетают с ветки на ветку, неустанно поют свои песни, прославляя начало летних деньков. Солнце уже клонится к закату, а ветер, чуть шевельнув заросли цветущих яблонь, замирает в густой листве и больше не тревожит её.

Сигюн медленно идет по плиточной тропинке, между цветами и деревьями, выходит к пруду, по середине которого был установлен мраморный фонтан в виде огромного изящного кувшина, откуда вверх бьют водные струи, они изгибаются, словно драгоценные нити, и вновь устремляются вниз, их брызги при свете солнца блестят, как маленькие бриллианты. В такой относительной тишине шум фонтана скорее ласкал слух, нежели мешал. Сигюн уселась на скамью, стоящую под раскидистым дубом. Она завороженно любовалась фонтаном, водной гладью пруда. Откуда не возьмись, в её голове вдруг представилась странная картина, она ясно увидела, как воображение стремительно распускает краски: будто белая лебедь кружится на воде, изгибая тонкую шею, распуская белые крылья и стремясь взлететь ввысь облаков. Но что-то ей мешает, что-то останавливает, она беспомощно вскидывает голову к небу, смотрит голубыми глазами в пучину небес, где ждет её свобода, но улететь не может. И причина её неволи вовсе не жажда испить из синего пруда, вовсе не отдых на шелковой воде. Причина её несвободы - черный ворон, который, паря на высоте крон сосен, пронзительно издает крики. Его черные крылья, будто затмение, закрывают солнце, закрывают свет, закрывают путь, и на небеса рушится ночь. Вскоре он садится на изгиб мраморного фонтана и неотрывно смотрит зеленым, блестящим взором на белоснежную лебедь, что в темной ночи стала казаться ещё более яркой. Она плавно, почти бесшумно подплывает к нему, поднимает голову и смотрит так же неотрывно в глаза ворона. К чему же здесь слова, если взгляд отвечает на главный вопрос: почему не улетает верная лебедь?

Ночь сменяется днем, перед глазами все вновь приобретает привычные краски. Сзади кто-то невесомо касается плеча, и сердце замирает в кротком, волнительном испуге. Сигюн оборачивается.