А потом стал рвать застежки ворота мундира, стараясь не делать при том резких движений, чтобы не быть замеченным приближающимися французами. Резко дернул шнурок, на котором висело кольцо с аметистами и нефритами, срывая его с шеи. При этом движении его голова качнулась, кузнецы в ней заработали молотами чаще, едва не заставив его вскрикнуть от боли, пронзившей виски и затылок. Замер, пережидая, пока утихнет боль, уткнувшись лицом в землю, тяжело дыша. Оттого и не слышал, как к нему приблизились эти два француза, склонились над ним.
— Qu'est ici?
[295]— раздался голос чуть ли не над ухом Андрея, и он затаил дыхание, притворяясь умершим, при этом незаметно зажимая в ладони кольцо. Тускло блеснули аметисты, прячась в его руке, и он закрыл глаза, вспоминая глаза Анны, когда она лежала под ним в том сарае, когда широко распахнула их, удивленная тем, что творилось в ее теле, тем вихрем эмоций, что захлестнул тогда ее душу. Он до сих пор помнил запах ее кожи, ее волосы под своими пальцами, когда он прятал от взгляда Анны свою довольную улыбку в местечке между ее шеей и плечом, прямо у тонкой косточки.— Le officier de cuirassiers
[296], - ответил другой голос. Чьи-то руки пробежались по спине Андрея, проверяя убит ли он, а после перевернули его, чтобы прощупать обшлаг мундира и грудь. Нашли и сорвали тонкий шнурок с золотым распятием. После Андрея пнули больно в бок носком сапога, снова переворачивая, явно разочаровавшись в добыче. Все, нынче осталось только еще переждать, подумал Андрей, сжимая крепче кольцо, чувствуя, как впиваются в кожу камни. Он кусал губы, уткнувшись лицом в землю, сожалея о потере распятия, которое никогда не снимал с шеи с тех пор, как оно было надето на него еще в младенчестве.— Attends!
[297]— вдруг раздалось после очередного орудийного выстрела. Кольцо в ладони Андрея шевельнулось, и он приоткрыл глаза, чтобы сквозь прищур взглянуть, отчего оно дернулось. Из его сжатого кулака торчал черный шнурок, привлекший внимание мародера, который пытался проверить, что же такое спрятано в ладони русского офицера, схватился за шнурок и дергал с силой. А после, бросив короткое «Merde!» [298]и вовсе принялся разжимать пальцы, которые изо всех пытался сжать Андрей, не отдавая кольцо. Тогда мародер стал бить стопой по его руке, пытаясь разбить носком сапога хватку, и эти удары отдавались в голове Андрея безумной болью. Он не сумел сдержаться и застонал тихонько, сквозь зубы, когда сапог француза со всего маху опустился на его кулак, разбивая пальцы в кровь, заставляя разжать ладонь. Мародер ловко выхватил шнурок и победно вскрикнул, когда блеснули аметисты, когда увидел кольцо с камнями, а потом взглянул на Андрея, все же расслышав его стон.— Il semble qu'il est vive! — резко выпрямился мародер, а после испуганно воскликнул, когда лежавший еще недавно у его ног без единого движения русский офицер вдруг бросился на него, вцепился в его горло с невиданной силой для раненого. — Luis!
[299]Андрей планировал повалить француза наземь, а после перекатить того на себя, чтобы второй не мог ударить прикладом или штыком его незащищенную спину и шею. И ему бы это удалось непременно, будь он невредим или просто ранен в руку. Но тут от приложенных при этой атаке усилий кровь прилила к голове, и та немедленно взорвалась невыносимым стуком кузнечных молотов, лишая на миг Андрея сознания.
Француз сумел вырваться из его хватки, оттолкнул от себя, и Андрей упал на колени, пытаясь вернуться в сознание из той дымки, что ныне была в его голове, мешая ясно думать и реагировать.
— Tues lui, Luis! Tues!
[300]— хрипел француз своему товарищу, хватаясь за горло, что нещадно болело нынче. Тот не стал себя долго упрашивать — занес над головой ничего не соображающего ныне Андрея приклад карабина, готовый проломить ему череп.— Ma Anni… mon ange… — прошептал тот, вдруг увидев перед собой в дымке кружащуюся в мазурке Анну. Такую, какой увидел на Рождественском балу в Милорадово. Развевался подол легкого платья, беззвучно скользили туфельки по паркету. Будто крылья ангела, летели за ее спиной концы газовой шали. Ее лицо было таким счастливым, а глаза так и светились радостью. Губы раздвинуты в широкую улыбку. Казалось, еще миг, и она засмеется в голос, чуть запрокинув назад свою хорошенькую русоволосую головку, немножко обнажая зубы.
— Моя милая, — улыбнулся Андрей легко. А потом вспышка в голове ослепила его, прогоняя прочь образ Анны, парившей в танце, скрывая его в черноте, что окружила его своей пеленой. И не будет больше боли, не будет мучений. Не будет ничего в этой черноте… ничего…
…Как жаль, что многое не сделано до сих пор…как же жаль…
Глава 16