Мой ангел злой, моя любовь…(СИ)

Анна все же сумела взять себя в руки, едва услышала громкий раздраженный голос Петра, доносящийся из вестибюля. Скинула ладони Лозинского со своих плеч, ушла в дом, кутаясь от промозглого холода октября в шаль. Когда ступила в переднюю, Петр уже молчал, устало опустив лицо в ладони. Он сидел на нижних ступенях лестницы, уронив костыли к ногам. Рядом на корточках примостился его денщик и что-то тихо говорил тому. Бледный швейцар топтался с ногу на ногу чуть поодаль. Он же и шепнул Анне, что барин едва не упал, ступив на мраморный пол передней, и только вмешательство Лешки уберегло его от подобного конфуза.

— Ступай, разбуди лакеев, что есть в людской ныне, — проговорила тихо Анна, но Петр все же услышал ее и резким «Нет!» остановил слугу.

— Нет, — повторил брат, поднимая взгляд на Анну. — Я не желаю, чтобы…

Он смолк, прикусив губу, стал подниматься, отталкивая от себя руки денщика, словно желая доказать, что он достаточно силен, чтобы самому идти вверх по лестнице. Но на первых же ступенях опасно пошатнулся под испуганный вскрик Анны, бросил с размаху костыль, едва не задев при том денщика, следующего по пятам.

— Петр, пожалуйста, — взмолилась Анна, поднимаясь по ступеням к брату. — Не надобно идти в твои покои. К чему? — и поспешила добавить, заметив его свирепый взгляд. — Там ведь не топлено, холодно. Устройся пока внизу. Там аккурат топили нынче днем. Лешка устроит тебе постель. Прошу тебя…

Она уже заготовила дополнительные аргументы в пользу того, чтобы он остался внизу, уже открыла рот, чтобы их высказать, как вдруг Петр коротко кивнул, склонив голову. Анна отступила в сторону, давая ему возможность спуститься вниз по ступеням.

— Принеси одеял и подушку, — проговорила Анна Лешке. — И дров пусть принесут поболе. Догорает огонь уже. Я пошлю, чтобы разбудили Татьяну, повариху, пусть соберет вам ужин холодный.

— Я не голоден, — отрезал Петр. — Пусть спит далее.

— Тогда только постель, — тихо кивнула Лешке Анна. — Ступай, я сама провожу Петра Михайловича.

Тихий стук по паркету костылей какой-то странной тревогой отдавался в душе Анны, пока она шла впереди брата, указывая ему путь в ту самую комнату, где недавно еще лежала на козетке в объятиях Лозинского. При воспоминании об этом вспыхнула, нежданно для самой себя краснея под внимательным взглядом брата, удобно устраивающегося в кресле перед огнем в камине, бросающего костыли с таким тягостным ныне для слуха стуком на пол.

— Qui ^etes-vous? [374]— вдруг резко спросил Петр, и Анна обернулась, проследив за его взглядом к дверям, на пороге которых замер Лозинский. Она совсем забыла о том, что он рядом.

Влодзимир представился, и Петр скривил губы, словно съел что-то кислое. Анна видела, как он вцепился пальцами в ручки кресла, как нервно двинул ногой.

— Tr`es bien! [375]Надеюсь на ваше понимание, сударь, но попрошу вас покинуть эту комнату. Я бы желал отдохнуть с дороги. Сами понимаете, верно, она была далеко не из легких и приятных, — холодно проговорил он поляку. Лозинский только кивнул в ответ, поднял с пола под внимательным взглядом Петра свой мундир, лежащий возле кресла. Потом он поклонился коротко в ответ и, так и не поймав взгляд Анны, который искал глазами, вышел вон.

— Tr`es bien! — "iовторил Петр, глядя куда-то в пол, словно что-то нашел интересное в узоре ковра у козетки. А потом поднял взгляд на сестру и сжал губы недовольно, сделал упреждающий знак, когда она вдруг рванулась к нему, желая обнять. — Прошу тебя, Анна… не надо…

— Отчего? — она встала резко, широко распахнув глаза, блестевшие от слез в свете огня в камине. Он долго смотрел на ее заплаканное лицо, на побледневшие губы, но не говорил ни слова. Лишь когда отвернулся к камину, снова скользнув взглядом по рисунку ковра на полу, спросил:

— Отчего ты не спросишь о своем нареченном, ma chere? Отчего не спросишь? Я бы сказал тебе.

— Ты знаешь о нем? — у Анны даже дыхание перехватило от волнения, сдавило в груди в ожидании вестей. Судорожно скомкала край шали, сжала пальцами с силой, подавляя крик. Потому что взгляд Петра, снова обращенный к ней, был угрюм.

— Кавалергарды бились у центральной батареи. Я видел только издали тот бой. Более половины осталась там, на поле, когда трубили «аппеля», — и после секундного молчания, как приговор. — Андрея Павловича не было среди вернувшихся. Мне сказал о том в тот же вечер раненый штаб-ротмистр его полка, когда я лежал в палатке лазарета, ожидая, когда освободится оператор. Без вести сгинувший, ma chere. Без единой вести…

Анна вдруг вспомнила в который раз холод серебра, скользнувшего на ладонь, и тихий плеск, когда кольцо с нефритами и аметистами скрылось в черноте колодца. А потом перед глазами возникло лицо Андрея в тот миг, когда он обернулся к ней от окна, вернувшись в Милорадово этим летом после долгого отсутствия. Его голубые глаза, его лицо, что озарилось таким светом и нежностью при ее появлении в дверях.