Мой ангел злой, моя любовь…

Быстро испарилось тепло из глаз панны, сменяясь презрительным холодом, отнюдь не удивившим его. Где ей понять, этой русской, отчего он носит ныне на своем кивере трехцветную кокарду Наполеона? Анна так резко вырвала пальцы из хватки поляка, что даже шатнулась назад, едва не упала, отступившись. Но остановила его взглядом, когда он попытался удержать ее, не дать ей упасть. Отныне им не нужна его помощь, верно, усмехнулся Владимир, надевая кивер.

— Езжайте в имение свое, полагаю, оно где-то поблизости, послушайте моих слов, пани. И примите благосклонно новую судьбу, которую уготовило для России Провидение. Лес не всегда способен уберечь слабых и беззащитных, — проговорил он, намекая на то, что видел, как прятали в ближайшем лесу и карету, и коляску с багажом.

— Которое и толкнуло вас на предательство, полагаю? — едко произнесла панна, презрительно кривя губы в своей привычной улыбке. О, она определенно была схожа по темпераменту с гордыми уроженками его стороны, чем с северной надменностью и холодом!

— Annette, taisez-vous! [314] — вскрикнула перепуганная дерзостью Анны графиня, в душе одобряя каждое слово из сказанного в лицо тому, кто еще недавно был подданным российского императора, а ныне носил кокарду цветов Наполеона на головном уборе.

— Вы удивительно безрассудны, панна, — усмехнулся Владимир, а потом в одном резком движении занял место в седле. Снова взглянул на нее свысока. — Безрассудны и смелы. Вашу бы смелость русской армии, что так спешно бежит от границ к самому сердцу своей страны! Так к концу месяца мы будем салютовать в честь победы над Александром возле стен Кремля.

Теперь уже злились обе, он ясно видел это со своего места и улыбнулся этой злости, с трудом спрятанной за маской вежливого презрения. Приложил ладонь к киверу, отдавая честь, прощаясь с пани, отъехал к своим людям, все еще стоявшим у дормеза рядом с людьми путешественниц, приказал тем готовиться к отъезду.

— Откуда едете, добрый человек? — обратился Владимир к усталому кучеру.

— Вы про кого, ваше благородие? Ежели про барыню, то из Святогорского мы. Ежели про барышень, то из Милорадово, что подле, всего в пятке верст, — проговорил тот, похлопывая по боку лошадей, а потом вдруг прикусил язык, заподозрив, что сболтнул ненароком лишку. Вон как осклабился офицер, гладя шею своего коня. Но думать долго о том не стал — его тут же кликнул Григорий, сказав, что барыня приказывает поворачивать в обратную дорогу, и он послушно взял за узду передних лошадей в упряжи, стараясь аккуратно подставить большой дормез на новый путь. Когда поляки скрылись из видимости, а дормез графини доехал до окраины леса, соединились с остальными путниками.

— Это был неприятель, — коротко сообщила графиня, и женщины ахнули, кто в страхе, кто тревожно. А потом все, даже холопы, тихо заплакали, когда Марья Афанасьевна проговорила то, во что сама верила с трудом. — Гжатск сдан французу. Господь оставил наши земли своей милостью — армия отступила к Можайску.

Все время, что заняла обратная дорога, хранили молчание. Даже кучера редко прикрикивали на лошадей, подгоняя тех в пути. И собаки притихли, жались отчего-то к графине, словно боясь чего-то. Тихо рыдала в платок Мария в страхе перед неизвестностью, плакала беззвучно, даже не утирая слез, Анна, не понимая, как могло случиться, что французы продвинулись так далеко. Где же ныне Андрей, где ее брат? Живы ли? О, об этом даже страшно было подумать!

С неудержимой силой гнало вперед путников желание оказаться в собственных землях, укрыться от всего худого за родными стенами, словно они могли защитить. Оттого даже на ночь не стали становиться, опасаясь появления французов. Странно, но первые солдаты неприятеля встретились их маленькому поезду, только когда уже выехали на Смоленскую дорогу, на которой была сооружена импровизированная застава в нескольких верстах при въезде в Гжатск.