Мой ангел злой, моя любовь…

Петр приехал только, когда солнце опустилось за верхушки парковых деревьев, вернулся от овинов и амбаров, где завершали работы с зерном, подсчитывали общее количество мешков, что в запас легли под замок. Анна наблюдала за ним из окна салона, едва дыша — у нее всегда перехватывало дыхание, когда она видела Петра верхом. Ей казалась в его положении езда в седле такой опасной для него. Но разумеется, она никогда и ничего не скажет брату на этот счет, понимая, насколько важно для него эта маленькая победа — начать выезжать верхом, как и прежде. Он несколько дней ездил по двору возле конюшен, привыкая управлять и держаться в седле по-новому. Потом ездил до села, и только недавно стал выезжать на прогулки в поля и ближайший лес.

Анна закусила губу, когда Петр пошатнулся, спешившись с помощью широкоплечего лакея, едва не стукнулась лбом о стекло, когда машинально дернулась вперед, желая убедиться, что брат все же устоял, не упал на снег, а двинулся к крыльцу, аккуратно ступая по утоптанному снегу. Улыбнулась с гордостью, радуясь успеху Петра. Жизнь налаживалась. Разве этому нельзя было не радоваться?

Оттого буквально вбежала в малую столовую, где накрыли к чаю, подбежала к брату и ласково поцеловала его в макушку. Кивнула с улыбкой мадам и Полин, сидящим за столом.

— М-м-м, к чему такие мне почести? — улыбнулся Петр, намазывая на булку яблочное повидло. Анна только подмигнула ему в ответ, занимая свое место возле самовара, чтобы выполнить привычные ей обязанности. Неспешно подносил к ней фарфоровые пары лакей, с тихим плеском лился в чашки горячий чай. После в него добавят по вкусу каждый свое: Полин — пару ложек вишневого варенья на меду, Петр — молока, мадам Элиза бросит в чашку ароматную специю гвоздику. Михаилу Львовичу унесут отдельный чайничек — он любит пить чай с мятой. Как и Марья Афанасьевна, вспомнила Анна.

Словно прочитав ее мысли, к ней обратился Петр вдруг:

— Анна у меня для тебя есть письмо. Из Москвы. Вестимо, от графини. Хофманн привез из первопрестольной, просил передать при оказии. Я письмо это наверх передал, к тебе в покои.

Видит Бог, она хотела сдержаться, хотела промолчать о том, что узнала нынче днем. Но воспоминание о словах управителя несколько затмили радость от получения письма от Марьи Афанасьевны.

— Жаль, что не могу передать с Модестом Ивановичем ответное письмо. Не представляю даже, что ты сказал тому, раз он даже не решился остаться к чаю. Уехал тотчас, как навестил отца.

— Он виделся с отцом? Кто позволил ему? Ты ведь знаешь, что отцу нельзя!

— Я позволила, — коротко ответила Анна, глядя в побледневшее лицо брата смело. — Или ты опасался, что господин Хофманн может что-то занятное поведать отцу?

— В кабинет, — резко бросил Петр, отодвигаясь от стола, отдавая знак прислуживающему за столом лакею принести его костыли. — Тотчас же! Слышишь меня?! В кабинет!

— Mais…, - начала было мадам Элиза, желая напомнить ему, что трапеза только начата, желая погасить ссору между братом и сестрой еще до ее начала. Но Петр бросил на нее такой злой взгляд, что она даже растерялась на миг. За эту минуту и молодой Шепелев, и Анна, обменявшись сердитыми взглядами, скрылись из столовой.

— Quelle exécrable caractère! [451] — сверкнула глазами мадам Элиза, аккуратно, стараясь не задеть фарфор, кладя ложечку, которой мешала чай, на блюдце.

— Peter? Pas du tout! — возразила ей тут же Полин запальчиво, как обычно, когда при ней мать начинала ругать молодого Шепелева. — Vous detestez lui, c’est tout dire. Il est injuste, maman! [452]

— Injuste?! O, Pauline, tu fais des fautes! Je vous prie… [453]

— Non! Non et non! — Полин резко отодвинула стул прежде, чем ей помог лакей, поднялась на ноги. — De rien! C’est ma vie. Ma vie, maman! Et il avait besoin de moi aujourd'hui tant…No priez, no priez, s'il vous plait! [454]

Салфетка брошена на стол. Уже вовсе не до чайной трапезы и не до тихих бесед за чаем. Мадам Элиза только горько вздохнула, когда Полин вышла из столовой, предварительно извинившись, согласно правилам этикета. Лакей вторил ей тихим вздохом от своего места у столика у двери, с сожалением глядя на опустевшие стулья, опустил глаза от ее взора, когда она взглянула на него.

Как же все переменилось ныне, с горечью думала мадам Элиза, в одиночестве завершая трапезу. Как же все переменилось! Вроде бы все как прежде — мягкий свет свечей, фарфоровые пары на столе, самовар, мерцающий бликами в отблесках огоньков свеч, светлая скатерть из тонкого полотна, обшитая по краю кружевом искусным руками девиц. Да только не все пары на столе из единого сервиза, приборы не серебряные, а снедь скуднее, чем бывало раннее, и лакей только один в услужении в столовой, а за буфетчика ныне Иван Фомич стоит в буфетной. И люди, что сидели недавно за этим столом уже совсем не те, что прежде, и никогда уже не будут иными!

— Ты так переменился! — говорила в эти же минуты Анна брату, стоящему у окна и вглядывающемуся в темноту за стеклом, на темные силуэты дворника, что убирал снег с подъезда к дому. — Я будто заново тебя узнаю…