Мой ангел злой, моя любовь…

В ту ночь Анна многое вспоминала, пытаясь забыть о собственных эмоциях, которые окрашивали события в несколько иной оттенок. Старалась взглянуть со стороны на все, что произошло за эти несколько лет. Оттого и обрадовалась, как никогда, неожиданному визиту Павлишиных следующим днем. Ведь именно Павел Родионович мог пролить свет на некоторые обстоятельства, на которые в ночь раздумий она вдруг взглянула совсем иначе, чем до этого момента.

— Я готов вам ответить на все ваши вопросы, Анна Михайловна, — ответил на ее завуалированную просьбу вспомнить некие события в прошлом. — Вы же знаете, нет ничего, что я мог бы скрыть от вас. Моя душа — словно открытая книга для вас.

— Осень двенадцатого года, Павел Родионович, — произнесла Анна, не поднимая на него взгляда от вышивки, которую аккуратно заполняла маленькими стежками. — Помните, вы приезжали к Андрею Павловичу на его квартиру близ Красного, кажется? Вы еще имели от меня поручение, помните?

Павел Родионович покраснел вдруг, поправил очки. И его ничем не прикрытая внезапная нервозность вдруг передалась и ей — дрогнули пальцы, ведущие иглу сквозь полотно. Как же страшно узнать ответ! Как страшно понять, что могла ошибиться…

— Расскажите мне… как вы встретили тогда его… их… Отчего вы решились последовать моим словам не… делать того, о чем просила вас? — и подняла удивленный взгляд на Павлишина, когда тот вдруг начал свой рассказ со слов раскаяния.

— Простите меня… простите… ведь это я привез мадам Арндт! — и продолжил говорить, как встретил Марию и как, повинуясь долгу воспитания, согласился довезти ее до полковых квартир. И о том, что увидел и услышал в избе, которую занимал полковник Оленин, тоже рассказал, хотя и обещал сам себе никогда не повторять при Анне этих слов.

— Мой ангел? — на миг закрыла глаза Анна, и Павел Родионович едва удержал руку, чтобы не коснуться ее, полагая, что ей больно слышать эти ласковые слова. — Он ведь был болен, вы знали о том? Едва не сгинул от грудной. А это непростая простуда… Как вы полагаете — мог ли он… мог ли он быть нездоров именно в тот момент? Быть… полностью во власти недуга?

Сначала Павел Родионович не понял ее вопроса. Она увидела недоумение в его глазах, вскоре сменившееся пониманием, а после и вовсе — сожалением. И тогда они оба отвели взгляды друг от друга, каждый думая о своей собственной ошибке, которую невольно допустил. Так и не смогли более говорить о пустяках, беседа о которых неспешно велась до сих пор — ни о «маевках», ни о новостях уезда. Только раз сумел Павлишин нарушить это неловкое молчание. Когда тихо проговорил:

— Простите меня, Анна Михайловна… я вовсе не думал…

— Ради Бога, не говорите более ни слова об этом! — прервала она его, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не расплакаться. Как глупо! Боже мой, как глупо! Почему никто не подсказал ей…? Не указал на возможность и такого хода событий?

После отъезда Павлишиных Анна ушла к себе, где долго ходила из угла в угол, пытаясь успокоиться и забыть о том, что узнала. Уверяла себя, что это еще не известно полностью, что вполне могло быть, что Мария ехала к нему по его просьбе. И сама же противоречила себе, разбивала доводы против без особого труда. Осознавать свои ошибки было больно. Так больно, что не удалось сдержать горьких рыданий, звуки которых Анна прятала в подушки ночью. Раз за разом воскрешала в памяти те короткие моменты, которые подарила им с Андреем судьба, а потом вспоминала, как отчаянно обрубала сама нити, соединяющие их судьбы.

Что ей теперь делать? Что делать? Только этот вопрос возникал в голове, и только о нем она могла думать сейчас. Как опровергнуть те горы лжи, старательно нагроможденные ею за это время и задавившие ее в итоге? «…Faute avouée à demi pardonnée [596], помните о том. И о времени помните, о его коварстве, ma chere. Il n'y a pas de temps à perdre …[597]», шептала Анне память голосом Марьи Афанасьевны, уже тогда предвидевшей итог всего. Отчего Анна не послушала и графиню, ведь та сама знала, какие последствия могут быть у неосторожных поступков и слов? Как же ей ныне не хватает этой старой мудрой женщины! Анне отчего-то думалось, что уж она бы сейчас разрешила бы все без особого труда, дала бы советы, какие слова найти для разговора и как тот повести. Сама же она так и не сумела ничего придумать и то решалась снова вызвать Андрея на разговор, то пугалась этой встречи. Перечитывала последнее письмо тетушки, пытаясь понять, не будет ли верным поступить так, как настаивала та, увещевая «перестать дурить» и принять предложение, как «приняла подношения, давая надежды».