Мой Балканский рубеж. Исповедь русского добровольца

Ему никто не возражал. Но никто и не поддержал. О том, что такое добро и зло, что нравственно или безнравственно, хорошо размышлять в уюте московской квартиры или в свете софитов за чашкой кофе в телестудии. А когда ты за тридевять земель от родного дома, когда твой тыл не прикрыт ни страной, ни вождем, ни законом – надеяться не на кого. Есть черта. По одну сторону – ты и правое дело. По другую – зло и нечисть. Оттенков нет. Или ты – или тебя. Приехал сюда – принимай эти жесткие условия.

* * *

Без бравады и пафоса, почти между прочим Сашка-Граф затронул важнейшую проблему любой войны. Затрудняюсь четко сформулировать ее, но речь идет о вроде бы как случайных жертвах, о гибели тех, кто, являясь врагом, все-таки ближе к «мирному населению», об убийстве людей, по всем признакам относящихся к тем же самым врагам, но никогда в руки оружия не бравших и тебе лично ничего плохого не сделавших. До недавнего прошлого не принято было об этом ни писать, ни говорить, только не значило это, что не существует такой проблемы. Потом стало известно о жутких (и вовсе даже не оправданных) жертвах немецкого населения от бомбардировок союзников, о методах «умиротворения» Кавказа, о цене, которая платилась за каждый день существования Народно-демократического просоветского правительства в Афганистане. Как-то бочком, через популярную литературу просочилась информация и о том, что у разведчиков чуть ли не всех стран мира в определённый момент может действовать неукоснительная инструкция: устранять любых, независимо от пола, возраста, рода занятий, встреченных на пути свидетелей. «Устранять» – это деликатный чуть размытый синоним жесткого и очень конкретного глагола «убивать». Того самого глагола, что является главным содержанием любой войны, в какое время она бы ни велась, и какие бы задачи перед собою ни ставила.

Впрочем, все «копания» в этой теме – обыкновенная демагогия, либеральный треп. В условиях настоящей войны такие разговоры вполне заслуженно приравниваются к «пораженческим настроениям», что и наказывается соответствующим образом. А разве наша война – «ненастоящая»? Еще какая настоящая, если на ней свистят пули и от этих пуль гибнут люди.

Выходит, ничего и похожего даже на дальние отзвуки подобной философии в наших головах просто не должно быть. По большому счету «такая философия» – тот же самый пацифизм. Вот его-то здесь только и не хватало! Надо «включать» национальный инстинкт и четко сопоставлять масштабы решаемых имперских, по сути, задач и методы их выполнения. Надо четко представлять святую строгость понятия «приказ», нельзя ни на минуту забывать, куда и зачем мы приехали.

И вообще – меньше философствовать на войне! Куда важнее помнить, сколько патронов в твоем подсумке, знать, кто идет за твоей спиной в рейде и что представляет собой позиция, выбранная твоим командиром в бою! Принцип «или ты – или тебя» актуален для любой войны! Нюансов и полутонов здесь нет.

* * *

Снова положай. Все в прежнем русле. Днем – хождения за дровами, едой. Ночью – караул. Иногда с той стороны постреливают. Отвечаем взаимностью. Не без удовольствия. Сегодня ночью вспыхнула соседняя палатка. Причина – в карауле в это время оказался парень, который накануне откушал «крутых» таблеток. Он-то и опрокинул сооруженную из старой железной бочки печку. У таблеток своя история. Они оказались в багаже у Сереги Пожарника.

– Мне их Машка (жена – Б.З.) положила. Сказала: если выпить сильно захочется – прими. Я согласился, я же после лечения, – объяснял, добродушно щурясь, сам Серега.

Каким-то образом о таблетках узнали. Таблетки пропали. После этого среди нас несколько дней были те, кто смотрел на все вокруг очень удивленными с сильно расширенными зрачками глазами.

Тяга наших ребят к дурману – вовсе не свидетельство их порочности. Это порождение той обстановки, где мы находимся. Обстановка давит, плющит, переламывает. Водка (ее нет, и взять неоткуда и не на что) и таблетки могут, хотя бы отчасти, помочь перенести все это.

Жутковато другое: если спустя уже месяц многим здесь не по себе – что будет с нами дальше? Во что это может вылиться? Не надо забывать: каждый все двадцать четыре часа в сутки при оружии, да и в боеприпасах нехватки не чувствуется.

* * *

Буквально на днях на страницах этого дневника отмечал, как в недавнем рейде при посещении разоренных мусульманских домов сибирский казак Мишка-Капелька с агрессивной активностью набивал свой вещмешок брошенным барахлом. Тогда брезгливо удивлялся, оценивал: как это нехорошо, как это неправильно. Сегодня сам оказался почти в подобной ситуации. В разведке на нейтральной территории зашли в бесхозный, полуразваленный артобстрелом дом. Оказавшись внутри, поймал себя на малосимпатичном моменте: смотрю по сторонам в поисках того, что можно было бы взять на память с собой. Автоматически остановился взглядом на валявшейся на полу кофейной медной турке с затейливо украшенной ручкой. Положил в карман.