Мой Балканский рубеж. Исповедь русского добровольца

Столь пристальное внимание военной полиции к нашему багажу имело под собой серьезные основания. По устоявшейся традиции русские добровольцы, возвращаясь домой с югославских фронтов, прихватывают с собой кое-что из оружия. Нет оснований осуждать их за это. Ведь оружия на югославской земле ныне более, чем достаточно, а в России ситуация такова, что не сегодня-завтра «полыхнет». Отсюда естественно гражданское стремление русского человека встретить «время Ч» во всеоружии.

И на этот раз тщания военных полицейских имели вполне конкретные результаты. Уже в первые минуты шмона на земле образовалась внушительная пирамида из гранат и штык-ножей. Более крупных трофеев сербам на этот раз не досталось.

Унизительную процедуру обыска мы приняли вовсе не безропотно. Каждый из нас был уверен, что лишних и чужих вещей в нашем багаже нет. Все, что везем – заработано, завоевано, заслужено. Однако, всякий раз, когда отнимаемая вещь рождала спор или перебранку, звучала команда офицера, и сразу несколько автоматных стволов упиралось в грудь и живот «искателя правды».

Сербы-попутчики, наблюдавшие эту сцену из окна нашего автобуса, сочувственно покачивали головами. Мне показалось, они искренне жалели нас.

Досадно, что военные полицейские, едва обнаружив в моей сумке фотоаппарат, молниеносно выдернули и засветили почти полностью отснятую на положае пленку.

Такой фоторяд угробили! Уничтожили бесценные документы по истории русского добровольческого движения! Благо, другую, полностью отснятую пленку, я запрятал так, что ее не нашли. Уникальные иллюстрации для своей будущей книги я все-таки обеспечил!

* * *

За час до отправления поезда зашли в магазин. Купили в дорогу несколько бутылок виноградной водки. Пить начали в привокзальном сквере. Странно, но ракия, ранее известная дурным привкусом и скверным запахом, пилась как вода. Общей складчины не получилось. Пили, объединившись в пары и тройки. Кое-кто вовсе отказался участвовать в застолье, решив сэкономить максимальное количество валюты.

Я пил в паре с Серегой-Пожарником. К этой процедуре он отнесся с особой серьезностью. Незадолго до отъезда в Югославию Серега лечился от известного пристрастия. Нарколог строго предупреждал его, что после лечения употребление любого алкоголя не просто нежелательно, но и опасно. По этому поводу была взята с Сереги и соответствующая расписка.

Помня о пугающем предупреждении нарколога, Серега для начала как-то по-особенному, совсем по-кошачьи отхлебнул из стакана. Объяснил:

– Подожду, что будет. Потом видно будет…

Однако алкоголь усваивался серегиным организмом прекрасно. После каждого глотка он причмокивал, делал недоуменное лицо и приговаривал:

– Слаб укольчик-то, ох, слаб…

* * *

Наше состояние перед посадкой в поезд и в первые часы движения можно охарактеризовать однозначно – «отходняк». Усталость, алкоголь и последствия всего, что случилось с нами за два последних месяца, брали свое.

Мне кажется, ни один из нас еще не представляет, что мы действительно возвращаемся домой. Домой! С войны! Домой! В тот мир, где люди спят на белых простынях, где есть метро, где носят белые рубашки и галстуки. Что изменилось в этом мире за время нашего отсутствия? Какой застанем мы свою страну? Кто знает, может быть, наше возвращение из Югославии в Россию – это всего лишь переход с одного на другой участок единого громадного фронта.

* * *

Уже почти сутки в дороге, а состояние, что я накануне опрометчиво окрестил «отходняком», не покидает. А еще на него накладывается ощущение, прежде никогда не изведанное, очень сильное, почти мистическое. Возможно, это – нескромно… Возможно, это – что-то от гордыни, столь порицаемой Православной Церковью. Признаюсь в этом, по крайней мере, самому себе…

Очень четко чувствую себя составляющей частью истории нации, своего незнаменитого, но всегда честно служившего русскому государству рода. Частью незначительной, не очень заметной, но… обязательной.

А еще испытываю что-то возвышенное, сродни парению, полету. Состояние, о котором испокон веков говорили: «крылья за спиной».

Наверное, меня бы поняли мои соотечественники, возвращавшиеся домой из Берлина в 1945-м.

Возможно, за всем этим очень своеобразное и очень личное понимание сути геополитики, понимание великого смысла, скрытого в затасканных терминах «национальные интересы», «личный вклад», «государственное дело».

Кстати, та же геополитика очень четко разделяется на два вида. Первый, это когда – «все в общем», у дисплея компьютера, у глобуса, с книгами и бумагами в руках. И второй, – «когда все очень конкретно», когда в руках у тебя «калашников», когда ты далеко от Родины, но в интересах этой Родины.

Сегодня русская геополитика для меня и моих фронтовых друзей ассоциируется с понятиями Балканы, Сербия, Вышеград. Предельно конкретные, предельно четкие понятия.

Что-то очень похожее я испытывал в Южной Осетии в 1991-м, в Приднестровье в 1992-м.

Интересно, испытаю ли я когда-нибудь еще похожие ощущения?

И в какой близкой или далекой точке мира это случится?