Мой бедный, бедный мастер…

— Это очень, очень важное сведение,— многозначительно подняв палец, пояснил заграничный чудак и при этом с некоторым испугом обвел дома глазами, как бы опасаясь в окнах увидеть атеистов.

«Он и не англичанин…» — подумал Берлиоз.

«Где это он так насобачился по-русски?» — подумал Бездомный и нахмурился. Ему захотелось курить.

— Но позвольте вас спросить,— после тревожного раздумья осведомился иностранец,— как же быть с доказательствами бытия Божия, коих существует ровно пять?

— Увы,— с сожалением ответил Берлиоз,— ни одно из этих доказательств ничего не стоит, и их давно сдали в архив. В области разума никаких доказательств существования Бога нет и быть не может.

— Браво! — вскричал иностранец.— Браво. Вы полностью повторили мысль старикашки Иммануила по этому поводу. Он начисто разрушил все пять доказательств, но после этого, черт его возьми, словно курам на смех, соорудил собственного изобретения шестое доказательство!

— Доказательство Канта,— тонко улыбнувшись, возразил образованный Берлиоз,— также неубедительно, и недаром Шиллер говорил, что Кантово доказательство пригодно только для рабов! — и подумал: «Но кто же он все-таки. Он великолепно говорит по-русски».

— Взять бы этого Канта, да года на три в Соловки! — неожиданно бухнул Бездомный.

— Иван! — удивленно шепнул Берлиоз.

Но предложение направить Канта в Соловки не только не поразило иностранца, но, напротив, привело в восторг.

— Именно! Именно! — закричал иностранец, и глаза его засияли.— Самое ему там место. Говорил я ему тогда за завтраком: чепуху ты какую-то придумал, Кант!

Тут товарищ Берлиоз вытаращил глаза на неизвестного.

— Но,— продолжал тот, не смущаясь,— посадить его, к сожалению, невозможно по двум причинам: во-первых, он иностранный подданный, а во-вторых — умер.

— Жаль! — отозвался Иван, испытывая к иностранцу все большую ненависть и не обращая внимания на укоризненное подмигивание Берлиоза.

— И мне жаль,— подтвердил неизвестный и продолжал: — Но вот какой вопрос меня беспокоит: ежели Бога нету, то, спрашивается, кто же управляет жизнью на земле? — И иностранец повел рукой, указывая на дома.

— Человек,— сурово ответил Бездомный.

— Виноват,— мягко отозвался неизвестный,— для того, чтобы управлять, нужно, как я слышал, составить план на некоторый, хоть сколько-нибудь приличный срок. И вот, позвольте спросить, как же может управлять жизнью человек, ежели он этого плана не может составить даже на смехотворный срок лет в сто, скажем, и вообще ни за что не может ручаться, ну хотя бы за завтрашний день?

— И в самом деле,— тут неизвестный преимущественно обратился к Берлиозу,— вообразите, только что вы начнете управлять, распоряжаться, вообще входить во вкус… и вдруг, представьте себе, у вас… кхе, кхе… саркома! — и тут иностранец сладко усмехнулся, как будто мысль о саркоме доставила ему наслаждение.— Саркома…— повторил он, щурясь, звучное слово.— И вот вы уже не управляете, ничем не распоряжаетесь, ничто в мире вас больше не интересует… К гадалкам, бывали случаи, обращались образованнейшие люди!..

И через некоторое время тот, кто еще недавно отдавал по телефону распоряжения, покрикивал на подчиненных, был почтителен с высшими и собирался в Кисловодск, уже не сидит за столом, а лежит в деревянном ящике, а оркестр, отравляя существование живым, играет марш… Бывает и по-иному: некоторые под трамвай попадают. Какое уж тут управление!

И незнакомец тихонько рассмеялся.

Берлиоз внимательно слушал неприятный рассказ про саркому и трамвай, но не рассказ занимал его.

«Он не иностранец! Не иностранец,— тревожно думал Берлиоз,— он — престранный тип. Но кто же он такой?»

— Вы хотите курить? — внезапно обратился иностранец к Бездомному.— Вы какие предпочитаете?

— А у вас разве разные есть? — хмуро спросил Бездомный.

— Какие предпочитаете?

— «Нашу марку»,— злобно ответил Бездомный.

Иностранец немедленно вытащил из заднего кармана брюк такой портсигар, что Бездомный открыл рот. Золотой, громадный, и на крышке сверкает алмазная буква «W».

— «Наша марка»,— галантно сказал иностранец.

Некурящий Берлиоз отказался, Бездомный закурил, иностранец также. «Нет, он иностранец! — подумал Берлиоз, глядя на портсигар,— надо будет ему все-таки возразить так: верно, человек смертен, но…» Но не успел он ничего произнести, как заговорил иностранец:

— Да, человек смертен, но это бы еще полбеды. А хуже всего то, что он иногда внезапно смертен и не может сказать, что он будет делать даже в сегодняшний вечер.

«Какая-то дурацкая постановка вопроса!» — подумал Берлиоз и вслух сказал:

— Ну, здесь уж есть некоторое преувеличение. Сегодняшний вечер мне известен более или менее точно. Само собой разумеется, что если мне на голову свалится кирпич…

— Кирпич ни с того ни с сего,— ответил внушительно неизвестный,— никому на голову и никогда не свалится. В частности же, уверяю вас, что вам он совершенно не угрожает. Так позвольте спросить, что вы будете делать сегодня вечером?

— Сегодня вечером,— ответил Берлиоз,— в десять часов в Миолите состоится заседание, на котором я буду председательствовать.