Мой бедный богатый мужчина

Поеживаясь, Диана вошла вслед за ним и огляделась. Стены из бруса, крашенные пожелтевшей от времени белой масляной краской, низкий деревянный потолок… Пол из грубых досок при каждом ее шаге скрипел зло и обиженно. Она увидела громадину русской печи, свисающую с потолка лампочку без абажура и красный угол с темным прямоугольником иконы и порыжевшей пластмассовой лампадкой. К углу иконы, такой старой, что невозможно было понять, кто на ней изображен, был прикреплен искусственный цветок, и вид этой розочки вызвал у Дианы острую, мучительную тоску.

– Страшно? – усмехнулся Розенберг и неожиданно обнял ее за плечи. – Это дом такой. Но ты его не бойся.

– Неуютно. – Она зябко передернула плечами.

– Да. Дом, он же людьми живет. Нашими чувствами и мыслями, делами и разговорами. Дома человеческой энергией пропитываются, поэтому и стоят по пятьсот лет. А здесь давно уже никого не было, поэтому дом голодный, он из тебя сейчас всю энергию заберет. Я протоплю, похожу, поглажу его, и веселее станет. Ты пока вынеси одеяла, повесь на забор проветриться.

Диана сгребла с железной кровати лоскутные одеяла и вышла на крыльцо. После мрачной прохлады помещения оказаться на солнышке было особенно приятно. Она развесила одеяла на сетке-рабице и залюбовалась окружающими видами.

Дом стоял на высоком пригорке, желтые поля с островками березовых рощиц были видны на несколько километров. Здесь, в средней полосе, совсем другие пейзажи… В Петергофе тоже присутствовали поля и лесочки, но они даже в самый ясный солнечный день хранили на себе серебристую дымку морских туманов. А тут все было теплым, уютным, таким, что ли, плодородным…

«Просторы», подумала Диана книжным словом и перевела взгляд на неровную песчаную дорогу, вдоль которой стояли деревенские дома, то из почерневших толстых бревен, то из бруса, а то обшитые вагонкой.

Горбатая старуха в веселеньком халате и ватнике, проходя мимо, церемонно кивнула Диане, и она поздоровалась в ответ.

Жизнь в деревне текла монотонно, и дни казались очень длинными. Хлопот у Дианы было много: вымыть дом, проветрить хранившиеся в нем вещи – в общем, придать помещениям жилой вид. Приходилось проводить много времени на огороде соседки – той самой бабки в халате. Она разрешала брать овощи за то, что Диана помогала ей убирать урожай. Водопровода не было, и приходилось ходить за водой на колодец. Сначала было тяжело, а потом Диана научилась пользоваться коромыслом, и Розенберг долго смеялся, глядя, как она лихо с ним управляется. За хозяйственными делами проходило все время, читать или смотреть телевизор было некогда. Она опасалась, что, занятая лишь физическим трудом, станет постоянно размышлять о своей неудавшейся жизни, терзаться оттого, что так по-дурацки распорядилась своей юностью, но странно – за простой, но необходимой работой ее посещали такие же простые, необходимые и спокойные мысли.

Розенберг работал наравне с ней. Он, как настоящий тимуровец, заготовил соседке дров на зиму, вырубил разросшийся вокруг дома кустарник и вместе с деревенскими мужиками поменял нижние венцы в доме. Диане очень нравилось смотреть, как он, в брезентовых штанах и майке-тельняшке, деловито машет топором, а потом вытирает руки о штаны и перекуривает с мужиками, бурно жестикулируя. Приятно было знать, что у нее такой муж – ловкий, работящий и веселый.

Спали они вместе – не потому, что Розенберг воспылал к ней любовью, просто кровать в доме была всего одна. Диане это нравилось, и она с грустью думала о том, как в Петергофе они вновь разойдутся по комнатам. Однажды Розенберг возжелал заняться с ней любовью, но оказалось, что за день оба так устали физически, что им больно шевелиться. Взявшись за руки, они просто лежали рядом и смеялись над тем, что ничего не могут. Этот смех освежил и умиротворил обоих, и впервые они заснули, обнявшись.

– Выходи, – негромко сказал Розенберг.

Поеживаясь, Диана вышла из машины. В темноте было видно очень немного: черная вода озера со стрелами камышей да темные облака ив, растущих вдоль берега.

Муж взял ее за руку и повел к мосткам. Диана с опаской взошла на шаткие доски, наклонилась и опустила руку в черноту воды.

– Какая теплая! – удивилась она.

– А ты не верила, – засмеялся Розенберг и легонько ткнул ее в спину. – Раздевайся и ныряй. Дно тут безопасное.

Она осторожно, чтобы не потерять равновесия, сняла джинсы и свитер, шагнула к краю мостков, но муж удержал ее за руку:

– Все снимай, голышом гораздо приятнее. Снимай, не бойся, темень – хоть глаз коли. Даже я ничего не увижу, не говоря о посторонних.

Поколебавшись секунду, она сняла трусики и осторожно сползла в воду. Пару секунд ей было холодно, а потом сразу стало так хорошо! Она поплыла к середине озера неправильным, но сильным брассом. Руки и ноги двигались под водой, и за то, что Диана почти не тревожила поверхность, вода благодарно переливалась возле ее лица. Отплыв метров на пятьдесят, Диана повернулась на спину и сделала, как говорили в пионерском лагере, «звездочку».