Мой бедный Йорик

– Мы так решили? – удивилась мачеха Тамара. – Ты ничего не путаешь? Ты хочешь сказать, что я планировала пикник с видом на пожарище? Шашлыки на углях от родимого дома? Вряд ли кто-то из присутствующих получит от этого большое удовольствие.

– Я предлагаю расположиться в том конце, где беседка, заросший пруд, кусты крыжовника, – Вилен Сергеевич вытянул руку в нужном направлении. – Там прекрасный вид, только чуть-чуть потревоженный стройкой.

– А крыжовник вы тоже вырубите? – спросил Иероним.

– Еще не решили, – сказала Тамара. – Между прочим, откуда там столько крыжовника?

Иероним улыбнулся какой-то не относящейся к присутствующим улыбкой.

– Я тогда в школе проходил рассказы Чехова. «Ионыч», «Человек в футляре», «Крыжовник»… Отец любил читать вместе со мной по школьной программе, а потом обсуждать прочитанное, вызывал меня на спор, заставлял обзаводиться собственным мнением. Вот и «Крыжовник» он прочитал в один из вечеров, спросил меня после: «Йорик, ты думаешь – это пошлость?» Думал еще пару дней. Опять подозвал меня и говорит: «Это, конечно, пошлость, но… Крыжовник я все равно вон там посажу, потому что это хорошо, потому что после того, как Антон Павлович о нем написал, это уже не только пошлость». Я помню, пришла целая машина с кустами крыжовника. Отец вкапывал кусты и бормотал что-то из Блока. «Пред этой пошлостью таинственной…» Или что-то вроде этого…

Все, замолчав, смотрели на Иеронима. Он спохватился, в глазах его мелькнул испуг, и сразу за этим забегали злые огоньки. Иероним оглянулся по сторонам – он что-то искал или вспоминал. Вдруг он быстро пошел к старому деревянному забору, исчез по пояс в иван-чае. Было видно, как он возится с какой-то длинной палкой, а появился он со старой ржавой косой в руке.

– Крыжовник – это пошлость, – сказал он, а потом подмигнул Тамаре и спросил на особый манер, где-то им подсмотренный: – Что, хозяйка? На бутылку накинешь, так мы его в момент вырубим. Ни прутика не оставим, ни ягодки. Это мы враз, ты только накинь, не жмись…

Он повернулся и широкими шагами направился к зарослям крыжовника.

– Йорик, ты что собрался делать? – окликнула его мачеха Тамара, но он даже ухом не повел. – Не делай глупостей, я еще ничего не решила. Может быть, это действительно неплохо – крыжовник. Северный виноград и все такое… Иероним, остановись! Что ты опять выдумал?

Иероним в это время остановился перед крайним кустом, смерил его взглядом, как противника в кулачном поединке, размахнулся и ударил косой в лиственную гущу что было сил. Куст выдержал, самортизировал и отбросил косу назад. Тогда косарь взялся за древко на самурайский манер и нанес еще несколько яростных ударов. Металлическая часть, то есть сама коса, только мешала ему. Листья летели в разные стороны, но стебли держались.

– Сладку ягоду рвали вместе! – не пел, а орал противным голосом Иероним, не прекращая избиения кустарника. – Горьку ягоду я одна!

– Иероним, это не смешно, – сказала мачеха Тамара, хотела еще что-то добавить, но Вилен Сергеевич ее остановил.

– Я, пожалуй, займусь шашлыками, – сказал он, направляясь к машине. – Вы мне поможете, Анечка?

– Шашлык не терпит женских рук, – ответила Аня.

– А я вам хотел предложить сервировку стола. Ну, в крайнем случае, нарезать лук колечками.

– У меня, кажется, уже есть неотложное дело. Мне бы рукавицы, топорик, нож?

– Посмотрите вон там, возле строительного вагончика…

Глядя, как супруги Лонгины с двух сторон наступают на кусты крыжовника – Иероним яростно и бестолково, Аня же спокойно и сноровисто – Вилен Сергеевич задумчиво произнес себе под нос:

– Не приведи, господи, увидеть вам настоящую русскую семью, бессмысленную и беспощадную….

Так погиб крыжовник на участке Тамары Лонгиной. Иероним после физической нагрузки успокоился, а после глупого, неадекватного поступка испытывал некоторое смущение. Его теперь старались не задевать, мало ли что он еще выкинет, подожжет. За дом, правда, можно было уже не опасаться.

Вилен Сергеевич все-таки привлек освободившуюся от садовых работ Аню к работам кулинарным. В четыре руки они быстро резали, мешали, солили, перчили… Пафнутьев явно получал от этого процесса удовольствие, и у Ани завертелась на языке реплика о его истинном призвании.

– Прошу прощения, что не помогаю вам, – сказала подошедшая мачеха. – Но, как видите, я в белом. Могу только развлекать вас светской беседой, поговорить о театре, кино, книгах. Но только не о живописи, графике. Ни единого слова о виде искусства, которое пачкает и оставляет следы. Анечка, скажите, пожалуйста, что сейчас читает молодежь?

– Думаю, что ничего не читает.

– А продвинутая молодежь? Вы, например?

– Какая же я продвинутая? У меня довольно традиционные вкусы.

– И кто ваш любимый писатель?

– Из отечественных?

– С отечественными все ясно, – мачеха Тамара махнула рукой в сторону комаровского кладбища. – Толстой или Достоевский, Пушкин – наше все… Как говорится, не будем лохматить Ахматову. Кого вы предпочитаете из зарубежных авторов?