Мой белый, белый город

В город мы вернулись к вечеру. Вряд ли тетка Марьям узнает свой дом после нашего визита. Мы сломали все, что можно было сломать. Колодезный насос утопили. Хотели зашвырнуть его в море, но он был слишком тяжелым, пришлось бросить в колодец. Туда же мы отправили ножницы, кастрюли, зеркало и топор, после того как искромсали им лестницу и пол… Лишь казан и мыло остались в неприкосновенности, как вещественные доказательства.

…Лысого Ровшана мы нашли возле базара. Он стоял в тени дома и наблюдал, как инвалиды войны, выставив прямо на асфальт всякие самодельные вещицы, занимались своей жалкой торговлей - зажигалки из гильз, кучки табака и махорки, курительная бумага… Ровшан готовился к прыжку, как кошка. Ему такие шутки доставляли удовольствие. Сейчас он выпрыгнет из тени. А инвалиды начнут прятать в шапки-ушанки свой товар и, как утки, разбредутся в разные стороны. Мне всегда было грустно смотреть на эту «облаву». А Ровшан схватит кого-нибудь и начнет выворачивать карманы выгоревшей гимнастерки, нетерпеливо отбрасывая мешающий пустой рукав…

Сколько раз инвалиды, собравшись, его лупили. Но ничего не помогало. Ровшан притихал на день-два и снова принимался за свое, если не было поблизости другого милиционера, чтобы никто не знал о его проделках. Особенно он боялся одного инвалида - маленького, хромого, с палкой. Тот дубасил участкового своей палкой и поносил на весь рынок так, что появлялся сам директор, толстяк Сеидов, отец нашего школьника Вовки Сеидова. Директора все боялись - и Ровшан, и инвалиды… Но с некоторых пор хромой инвалид перестал появляться на рынке. Может быть, вылечился и вернулся на фронт, не знаю. И Ровшан вновь распоясался. Я дотронулся до цепочки от кобуры.

- Чего тебе? - не отрывая взгляда от инвалидов, недовольно спросил лысый Ровшан. Даже через цепочку чувствовалось, как он напряжен, как он весь готовится к своему знаменитому прыжку из тени.

- У меня собаку украли.

- Потом, потом… Иди гуляй!

Ровшан с силой надавил на мое плечо. Я ему мешал, путался в ногах.

И тут раздался громкий крик моего лучшего друга Бориса: «Полундра! Ровшан! Ровшан!»

Инвалиды тревожно вытянули шеи и смотрели в нашу сторону, как дикие козы при сигнале опасности. Многие торопливо прятали свой товар в шапку…

Цепочка от кобуры словно кусок телеграфного провода - я почувствовал, как Ровшан размяк, расплылся, напряжение пропало. Он посмотрел на убегающего Бориса.

- Твой товарищ, да? - Ровшан лениво покинул тень дома и вышел на опустевшую площадь.

Я не отставал.

- У меня собаку украли и убили.

- Ну и что? Сколько людей на фронте убивают!

- Из нее мыло сварили.

- Разве мыло из собак делают? - Ровшан вытянул свою кривую ногу и посмотрел, не сбилась ли обмотка. - Чему вас только учат в школе!..

- Мой Дезик - сын кавказской овчарки Маргошки, - произнес я, когда Ровшан перестал любоваться своими рыжими обмотками.

- Ну и что? Я тоже сын своей мамы.

- Я знаю, кто убил Дезика, - продолжал я. - И мыло сделал.

- Кто?

- Тетка Марьям. И знаю, где она мыло свое варит.

Ровшан достал из кармана кисет, точно такой, какие продают инвалиды.

- Надо еще проверить, кем твоя мама работает, - вдруг заявил Ровшан.

- А что? Она бухгалтером работает, - почему-то растерялся я.

- Возле денег крутится, да?

- Не кассир, а бухгалтер.

- Бухгалтер тоже человек… Иди гуляй. Еще проверим, какой она бухгалтер.

Ровшан повернулся ко мне спиной, над которой сияла лысина…

За углом меня поджидал Борис. Я рассказал о своем разговоре. Борис ответил, что другого он и не ожидал. Скорее бы окончилась война и вернулся бы старый милиционер, черноусый любимец наших ребят.

Вечером у тутовника выстроилась очередь. Люди держали в руках кастрюли, банки, бутылки. Рядом бродили собаки. Их осталось совсем мало.

Люди молча поглядывали на ворота. К семи часам, как обычно, послышался шум повозки, хоть часы проверяй.

- Всем, всем хватит, - успокаивала людей тетка Марьям, прижимая к животу огромный бидон. Второй бидон ей помогли донести женщины. - Только руки вот помою. Гигиена, да. - Чувствовалось, что она работает в больнице, знает правила.

- Да не оставит тебя Аллах без радости, - донеслось из очереди. - Что бы мы без тебя делали, Марьям-ханум…

Очередь оживленно зашевелилась и вытянулась еще метров на десять - в нее встали те, кто поджидал хаши, сидя на скамейках.

Тетка Марьям нацепила серый передник с огромным карманом и вынесла из комнаты литровую кружку. Она оглядела очередь и деловито подвернула рукав, обнажая волосатую тощую руку. Сейчас начнется торговля. Литр - десять рублей. Через час все кончится. Только собаки еще долго будут кружить возле повозки, облизывая черные доски…

Борис толкнул меня локтем - пора. Я взобрался на перевернутый ящик. Я был очень спокоен - ведь всех, кто стоял в очереди, я знал всю жизнь. Они жили в нашем доме, или в соседнем, или через улицу…

- Соседи! Товарищи жильцы! - крикнул я. - Тетка Марьям - спекулянтка и убийца! Она даже мыло варит из собак и продает. Она моего Дезика убила. Знаете, сына кавказской овчарки Маргошки…

Я вытянул из кармана ошейник:

- Вот! Я и Борис нашли в Бузовнах, у нее дома. Там был целый казан мыла…

Я замолчал. Я не понимал, почему люди молчат. Мне казалось, что сейчас должны опрокинуть телегу, а тетку Марьям связать и отвести в милицию, как тогда, когда поймали у нас во дворе вора - он стащил с веревки белье…

Но люди молчали.

- А это хаши? Откуда она берет по два бидона? И спекулирует. А вы еще спасибо говорите, не стыдно?

Я не знал, что еще сказать. Вот если бы кто-нибудь меня поддержал. Хотя бы один голос…

- Вай атон… Разве это ребенок? - Тетка Марьям засмеялась и хитро повела головой. - Первый апрель. Он с утра всех обманывает.

- Неправда! - закричал я. - Мы были в Бузовнах. Все видели.

Марьям оглядела очередь…

Мы молчали, глядя на толпу. Марьям стояла возле своей телеги, а я на перевернутом ящике. Словно мы перетягивали с разных концов длинный канат, этот живой канат, раскинутый под тутовником…

- Слушай, Лятифа, иди, я налью тебе хаши, а то, боюсь, тебе не достанется, - произнесла тетка Марьям добрым усталым голосом.

Из очереди вышла жена лысого Ровшана и подала синюю новенькую кастрюлю.

- А нам, а нам?! - из очереди раздались испуганные голоса. - Ты ведь сказала, всем хватит…

Тетка Марьям выпрямилась с кастрюлей в руках:

- Я через весь город тащу эти несчастные бидоны. Для вас! А вы слушаете этого паршивого маленького шакала?

Толпа притихла, но в следующую секунду кто-то крикнул:

- По шее ему надо дать! Чтобы не врал…

Я видел злые глаза и выкрикивающие что-то рты… Но никто не решался покинуть очередь…

И тут мой лучший друг Борис вскочил на телегу и что было сил ударил ногой бидон. Тот свалился. Желтая жирная вода хлынула на землю…

Очередь оцепенела. Борис метнулся к воротам, я за ним.

И в следующее мгновение толпа бросилась за нами. Многих из них я знал всю жизнь. Они жили в нашем доме, или в соседнем, или через улицу… Они бежали и орали, как тогда, когда ловили вора, что украл с веревки белье… И даже страшнее. Так мне казалось.

Борис выскочил на улицу. Я - за ним. Очутившись на улице, я захлопнул ворота и подставил ногу. Я уже говорил, что могу так подставлять ногу, что и трактором дверь не сдвинуть…

Кто-то уже лез через забор… Но в это время Борис уже скрылся за углом. Я что было сил побежал за ним…

Мы знали, что надо успеть добежать до рынка, где сидят инвалиды войны. Там уже нам никто не страшен, там нас не дадут в обиду. Даже лысый Ровшан ничего не сделает, если инвалиды увидят, что толпа гонится за мной и моим лучшим другом Борисом, в этом я был уверен…

А по дороге я представил: какой сейчас праздник у собак нашего двора!