Мой белый

А в домике, говорю я, ты видишь стол, накрытый на пятерых, и белоснежные чашки и блюдца, поражающие своей белизной. И снег уже даже не кажется таким фарфоровым, когда видишь настоящий фарфор. Но касаться его нельзя – все рассыплется, рассохнется, развалится и станет прозрачным. Еще ты видишь кровать – «кинг-сайз» с воздушным одеялом цвета сливочного йогурта «Страчителла».

– Как в отеле в Амстердаме кровать?

– В каком отеле?

– Ну помнишь, в прошедшем декабре, мы еще встретили лису на улице.

– Ну.

– А на кровати еще плед, и мы ногами запутались, как в одной колготке.

– Ну, наверное. Да, видимо.

– И тут тоже такой клетчатый плед поверх оде яла?

– И плед.

Тогда нельзя ничего трогать. Пойдем дальше. Так откуда взялся волк?

Ясно одно: волк пришел из леса, постучал в дверь, сказал, что это его домик, был зол и удивлен: почему это ты зашла туда без разрешения?

– Зачем же волк стучал в собственный домик?

– Это был вежливый волк, к тому же он всегда стучал в свой домик, прежде чем войти, так он здоровался с домиком.

– И с чашками?

– И с белыми-белыми чашками.

– Которые нельзя трогать.

– Именно.

– Какая странная история.

Пряничный домик, говорю я, сам по себе не слишком обычная история, поэтому удивляться не надо. Хорошо, не будем удивляться – так что же сделал злой, но отчего-то вежливый волк?

И я говорю, что волк пообещал тебя съесть.

– Зачем это волку меня есть?

– Волк был зол.

И вот он пообещал тебя съесть, а за окном звенящий мороз, и снег падает так, будто он проваливается сквозь воздух, прожигает его, делает в нем дыру, плавит его как металл. И выходить из пряничного домика совсем не хочется, особенно если из-под одеяла, а еще меньше хочется заходить в пасть к волку, которую он приветливо открыл. Кроме того, у тебя на спине есть Большая Медведица из родинок, и Малая тоже есть, и Орион – и вообще, тебя совершенно нельзя есть, потому что это не так уж часто бывает, чтобы у кого-то на спине было так много созвездий сразу, и спина была бы такая горячая, как кастрюля с только что сваренной картошкой, и гладкая, как сатин.

Я вздрагиваю и закутываю нас в одеяло, оно слишком зимнее для местного декабря, на нем пододеяльник с узором «азиатская плитка», я купила его на «солдах». Правильнее всего покупать все на «солдах» – можно отхватить реально дорогие вещи реально дешево. Ну, не важно. На бисквитную крышу тем временем падает снег, и я не слышу его, но чувствую.

Снег я придумала. Круто.

Вообще снег бывает очень красивым и очень приятным на вкус, правда, вкус быстро тает, и остается только послевкусие от талой, пресной воды. Пряничный домик никогда не растает, я надеюсь на это, а твои волосы такие упрямые и путаются между пальцев.

Ты говоришь: я скажу волку, что сама его съем.

– Домик съешь?

– Волка съем.

И волк пугается. Волк – вежлив, зол, пуглив.

Волк говорит: «Ну ладно».

– Так и говорит: «Ну ладно»?

– Да.

Волк: вежлив, зол, пуглив, покладист.

Ты говоришь, что завтра надо испечь булочки с марципаном.

Ты говоришь, а потом спишь, и пряничный домик тоже спит, и очень становится жалко волка, который скребется в дверь и даже пищит, но поделом, потому что вел себя плохо и поцарапал мне бровь.

Глава 19 Время Икс

Не могла заснуть – думала про Леню. Он сегодня был в клетчатой красной рубашке. Стоял с ребятами из музыкального кружка на крыльце школы в распахнутой куртке, я слышала его смех, а сердце мое прыгало так, что, кажется, видно было издалека. Когда я поравнялась с ними, он кивнул мне, и я сказала «привет», но голос остался где-то в горле. Успокоилась, только когда в класс пришла. Была самостоятельная работа, нам раздали листочки, но я просто смотрела на свой.

– Жень, ты че, – Аля толкнула меня локтем.

– Ниче, – сказала я и написала на листочке свое имя, дату и вариант.

Мой вариант был первый. Судя по тому, что у Альки второй. Хотела спросить у нее, что делать нужно, но тут листочки стали собирать. Я написала: «Простите, я пропустила задание, потому что думала о любви». И сдала. Мама говорила: нужно быть честной, и люди тебя простят. Не то чтобы я в это особенно верила: Вера маму так и не простила. Но ведь и мама не была достаточно честной с ней. И что теперь?

По крайней мере, я могла проверить гипотезу.

Ночь все длилась и длилась. Я вздохнула и полистала Инстаграм. Новых фото Леня не выложил, но я видела, что он в сети. Открыла нашу переписку, в которой не было ничего особенного: даты и время репетиций, сухие строчки, даже без смайликов. Могу ли я рассчитывать хоть на один лайк?

Я зажгла свет, взяла гитару и подняла ее над собой ногами, как кубок. Сфоткала и написала: «Руки устали, играю ногами».

Выложила и стала ждать.