Мой Бийск, моя Сибирь. Роман – признание в любви. Книга 1

Вокзал станции «Бийск» – цветной игрушечный теремок.
Осень печалится, ветер гудит золотой.
Мог ли это представить себе Шукшин…
                                          наверное, мог —
Даже в прежние времена.
Даже в реальности той,
Что предъявляла ему свой неправедный иск —
Мало ли кто приобщится к звучанию лир!
Здесь, от вокзала крошечной станции «Бийск»,
Начиналась дорога в мир.

На улице МПС

Возле домов деревянных скрипучих
                                     на улице МПС
Лес рябиновый, плач горючий —
слёзы кровавые падают прямо с небес.
Тяжесть гроздьев – к жестокой стуже,
Затяжной зиме, ветрам ледяным.
Ну, что же – тем лучше, чем хуже!
Отсюда рельсы уводят к мирам иным.
Здесь, возле домов деревянных, скрипучих,
На этой самой улочке МПС,
Лес рябиновый, плач горючий,
Рельсы стальные вдали
Упираются в твердь небес.

Я уходила всё дальше от рябиновой сказки, гудящих бесконечных рельсовых путей, но улица МПС оставалась в сердце, ведь её продолжением была вся Сибирская магистраль. Улица МПС длиною в тысячи километров – поющее древо стальных путей, дорога судьбы.

Вот таким, впустившим в себя будущее, наш город стал недавно, именно тогда, когда приобрёл женское лицо. В этот момент образ той самой женщины, отмеченной печатью интеллекта, соединился для меня с рябиновой сказкой улицы МПС. И навсегда остался в моём городе. Что бы и кто бы ни говорил о ней как о чиновнике, я этого уже не услышу, потому что не хочу слышать. Время и так разрушит всё. Зачем же мне потакать ему – вечному цинику и насмешнику!

Бийск, улица МПС и район ж/д вокзала 2014 г.

3. Давняя, давняя новогодняя сказка

Когда-нибудь мы вспомним это,

И не поверится самим…

Булат Окуджава

Сейчас я расскажу вам, друзья, ещё одну сказку, которая началась тридцатого декабря 1969 года, когда поезд «Томск-Бийск» прибыл в конечный пункт следования с опозданием на три часа. Время перевалило за полдень, но ненастье, захватившее юг Сибири, делало день похожим на болотистый глухой вечер. Крошечное здание железнодорожного вокзала тонуло в сугробах. Снег валил так густо, что в его потоке едва можно было различить силуэты станционных служебных забегаловок и деревянный фасад диспетчерской автовокзала. Казалось, в десяти метрах от вокзальной площади нет уже ничего – только пустота и молчание необъятных диких полей, навсегда занесённых вечными снегами. Только холод и ветер. Только равнодушие ледяных просторов, готовых высосать до вакуума всё живое. От этого обитаемый мир представлялся тесным и беззащитным.

Площадь, где обычно рядами стояли рейсовые автобусы с плоскими, накрытыми кожей радиаторными лицами, была пуста. Все, кто покинул вагоны прибывшего поезда, мужественно, но как-то безнадёжно, двинулись в сторону города – брели через площадь, проваливаясь в пуховые заносы, прираставшие прямо на глазах. Чемоданы и сумки двигались вслед за людьми и оставляли в снегу неровные колеи. А снегопад тут же заваливал, заравнивал эти невольные «лыжни». Оставались видимыми на какое-то время лишь глубокие отпечатки провалившихся ног. Эти призрачные траектории чем-то напоминали журавлиный клин, затерявшийся в мутном небе.

– Граждане пассажиры! – придушенным сопрано воззвал оживший громкоговоритель. – Объявленное на трое суток штормовое предупреждение продлено ещё на двадцать четыре часа. Все междугородние и пригородные рейсы с автовокзала отменены.

В воздухе ещё с минуту висел воющий гул невидимого эфира, а потом раздался странный «хрюк», и радиоточка замолкла с металлической уверенностью в окончательном исполнении долга. Но в тесноте и полном безлюдье захваченной в снежный плен привокзальной площади даже и это короткое объявление казалось фантастикой, информационным прорывом через глухой фронт равнодушной непогоды.