Я был настроен серьезно, переживал за больного, очень ждал этой консультации, и меня раздражало, как мне казалось, неадекватное и даже никчемное поведение профессора. Я подумал, что, быть может, я недостаточно в своем докладе подчеркнул тяжесть ситуации, и несколько раз прервал гостя, напоминая ему о «тревожном нарастании синюхи кожных покровов больного». Сначала он не обращал внимания на мои замечания, продолжая забавлять присутствующих своими рассказами, но, наконец, обратив свой взор на меня, в полной тишине негромко произнес: «Молодой человек! У Вас явно голубой уклон!» Попрощавшись с больным, профессор Цигельник вышел из палаты и, переговорив с заведующим отделением, покинул нас.
Конечно, для него все стало ясно после того, как он был ознакомлен с материалами истории болезни и осмотрел больного. И синюху его он, конечно, заметил сразу, также как обреченность умирающего. Поэтому он и пытался рассказами снять тягостную напряженность своего пребывания у постели больного. А я, молодой и неопытный, только мешал ему своей заботливой искренностью.
«Малярийный плазмодий»
В терапевтическом отделении Кабульского военного госпиталя советских войск в ноябре 1987-го года находился старший сержант-сверхсрочник из духового оркестра армии. Было ему 45 лет. Страдал от лихорадки, общей слабости и болей в коже спины и живота. Был истощен. В коже прощупывались множественные плотные узелки размером в один-два сантиметра, спаянные с самой кожей и подкожной клетчаткой и очень болезненные. Поверхность кожи над узелками изменена не была. Патологии внутренних органов не определялось. Ни кожник, ни хирург, ни мы – терапевты не знали, что с больным.
О больном было мало известно. Он перехаживал уже второй срок в Афганистане. Ничем не болел. Заболел около месяца тому назад без видимых причин.
Однажды в ординаторскую вбежала молоденькая лаборантка и радостно сообщила, что в крови больного найден малярийный плазмодий. В Афганистане малярия среди населения встречалась, но среди военнослужащих была редкой. Мы поспешили в лабораторию, находившуюся в нашем модуле, и поочередно заглянули в микроскоп. Модулем по аналогии с космической станцией назывался большой одноэтажный барак.
Действительно, в микроскопе в поле зрения имелись какие-то скопления клеток. Никто из нас со времени учебы в академии никогда не видел, как выглядит плазмодий. Да и клиники (интермиттирующей лихорадки), характерной для малярии, не было. Тем более, музыкант заболел в октябре, в Кабуле было уже холодно. Возникли сомнения в отношении малярии.
Хотели пригласить инфекциониста из ближайшего инфекционного госпиталя, но решили прежде пунктировать один из узлов. Пунктировали, отсосали скудное количество жидкости, сделали несколько мазков на лабораторных стеклах и отнесли в лабораторию. На следующий день лаборант-гематолог и гистолог дали заключение: метастазы рака в кожу и подкожную клетчатку.
Больного не успели отправить в Ташкентский госпиталь, он умер у нас. На вскрытии была установлена опухоль поджелудочной железы с метастазами в печень, брюшину и кожу.
Послеоперационное кровотечение
Не жалейте времени
при первом осмотре больного
(Авт.)
1970-й год. Саратов. 2-я городская больница. Клиника военно-полевой хирургии. Вечером в реанимационном отделении клиники я занимался со слушателями терапевтического научного кружка. Тематикой работы была патология внутренних органов при травме.
Рядом, в реанимационной палате, лежал больной, прооперированный по поводу бронхоэктазов. Замечаем, что к этому больному уже несколько раз поднимается из своего кабинета начальник кафедры профессор Василий Романович Ермолаев, первый в Саратове внедривший торакальные операции на легких и сердце. Руки профессора Ермолаева ценились очень высоко в Саратове и области.
Узнаем, что он сегодня прооперировал молодого хирурга из ЦРБ, страдавшего бронхоэктатической болезнью. Была сделана лобэктомия. Заболевание часто обострялось, что не позволяло этому хирургу полноценно работать. Профессор очень ценил этого своего коллегу и долгое время убеждал его убрать гнойный процесс в легком. Хирург был ростом под 2 метра, могучего телосложения. Это укрепляло профессора в его предложении об операции. Наконец, больной согласился, и операция была произведена.
Она была выполнена безупречно, и поначалу сомнений в ее исходе не возникало ни у кого. Но время шло, а кровотечение из послеоперационной зоны не прекращалось. Из швов и лигатур текла кровь. Промокли десятки салфеток и простыни. Прооперированный постепенно выходил из наркоза, но слабел и не сознавал, что с ним происходит.
В клинику прибыли хирурги – сотрудники кафедры и профессора мединститута. Больному производилось переливание эритроцитарной массы и других компонентов крови.