Мой большой греческий ремонт

Я облазал интернет в поисках противодействия, но нигде не нашел даже упоминания о подобной напасти. Ну не может же такого быть, чтобы неизвестный науке чудо-грибок в целом мире поразил один только наш дом? Только представьте, каким же невезучим нужно для этого быть! Хотя жизненный опыт подсказывает, что для нас с Кузей решительно нет ничего невозможного.

Спросите, как я в итоге справился с грибком? А никак. Он непобедим. Поэтому все, что мне остается, — это периодически менять фурнитуру да покупать новый инструмент. Впрочем, поскольку приобретать дорогие отвертки и гаечные ключи теперь не имеет смысла — все равно пропадут, — я могу существенно сэкономить, пользуясь дешевой «китайщиной», срок жизни которой что с грибком, что без грибка примерно одинаков.

* * *

Так вышло, что ремонт и оборудование гостевого этажа мы закончили аккурат в одиннадцать вечера накануне отъезда и воспользоваться получившейся красотой так и не успели. Но осознание того, что, вернувшись летом, мы будем спать в своей кровати, на своей подушке, опьяняло и окрыляло одновременно.

Радужные настроения усиливались еще и тем, что из-за отсутствия средств на продолжение ремонта летний отпуск мы в кои-то веки проведем так, как и положено дачникам: наслаждаясь морем и тавернами, а не ползая по дому с тряпкой или перфоратором в руках.

Сидя в самолете, всю обратную дорогу мы в красках представляли, сколь счастливо проведем время в наш следующий приезд. Дав себе слово привезти кофеварку, мы запланировали под это дело закупить вкуснейшие цукаты в шоколаде, что продаются в афинском аэропорту, и условились непременно заехать в кондитерскую, чтобы по возвращении было с чем дернуть кофейку с видом на «наше море». И не спешите обвинять нас в собственнических настроениях. Разве древние римляне, а вслед за ними и Муссолини не называли здешние воды: Mare Nostrum?[4]

* * *

В Москве, несмотря на обилие самых разных дел, я постарался сосредоточиться на книгах. Надо сказать, прозак постепенно сделал свое дело. Я вновь ощутил в себе решимость, если не сказать упрямство, а потому еще раз послал рукопись Ave, Caesar! в то же самое издательство, что уже однажды отфутболило меня под предлогом малого числа книг, но уже в другую редакцию и, набравшись терпения, принялся ждать.

Ответ пришел неожиданно быстро. Судя по всему, книга снова произвела впечатление: меня даже любезно — похоже, по ошибке — ознакомили с текстом рецензии. Она оказалась не просто хвалебной, а почти восторженной и заканчивалась категоричной рекомендацией: «Книга обладает высокой коммерческой ценностью. Рекомендуется к публикации». Мало того, в рецензии не было никаких упоминаний о пресловутой серийности!

Помню, как, обалдев от такого счастья, мы снова устроили пирушку в ознаменование долгожданного начала моей писательской карьеры. Я тогда по наивности снова вообразил, что дело в шляпе, еще не зная, что рецензент — это всего лишь первый, а зачастую единственный читатель книги, мнение которого в издательстве ровным счетом никого не интересует.

19. Правило Крупенина

В свободное время от литературных и прочих трудов, памятуя о завете Пифагора насчет того, что «для познания нравов какого ни есть народа старайся прежде изучить его язык», я продолжал упорствовать, хотя, признаться, мои занятия греческим продвигались ни шатко ни валко. Я так и не удосужился прочитать ни одной приличной книжки за исключением пары детективов, переведенных с английского, да адаптированной учебной литературы.

А ведь я, между прочим, довольно бодро читаю и изъясняюсь на нескольких языках и по идее, благодаря этому опыту, должен был бы продвигаться в учебе достаточно быстро. Но не тут-то было. Все изученные мною языки относятся к одной и той же романо-германской группе, а потому обладают схожей внутриязыковой логикой, а также имеют множество лексических совпадений, что существенно облегчает жизнь.

С греческим же все по-другому. Этот язык в духе Иммануила Канта можно смело назвать вещью в себе. Он абсолютно герметичен в плане заимствований, его не сравнишь ни с каким другим уже хотя бы по причине полного отсутствия родственников.

А самое главное — мне не хватает стимула. Когда я изучал английский, было понятно, что я открываю для себя новую информационную вселенную. Уча испанский, я твердо знал, что распахиваю двери в библиотеку, набитую самыми лучшими книгами всех времен. Итальянский большинство моих сверстников зубрили исключительно благодаря обаянию Челентано и гению Феллини. А вот с греческим в плане мотивации все не так просто.

«Вот учу я его, учу, и что дальше?» — много раз спрашивал я сам себя. В таверне в принципе можно объясниться хоть по-английски, хоть жестами, тебя все одно поймут. Так какие возможности откроет передо мной новый язык? Наслаждаться стихами Кавафиса? Да, это, конечно, стимул, но только если ты такой же закоренелый фанат Кавафиса, как Бродский.