Не понимаю, как мы не заметили ухудшений. Врачи говорят не корить себя. Так случается. Мы ложно приняли за ремиссию то, что ею не было.
Но разве бывает так?
В тот же день я звоню Шершневу. Я почти уверена, что все происходящее — это наказание за мою ошибку.
Мне плевать на гордость и все, как это выглядит.
Отправляю сотни сообщений, растирая по щекам бесконечный поток слез. Но ни он, ни Лазарев мне не отвечают.
Я их не виню. Я корю себя за глупость каждый день, пока отец гаснет прямо на глазах, а мой врач с каждым приемом становится все строже. Он запрещает мне нервничать и напоминает про стационар.
Все то немногое, что у нас было, включая злосчастный дом, мы продаем и снимаем маленькую однушку на окраине. Паша разрешает работать удаленно, оплачивает работникам расширенный ДМС.
Но этого не достаточно.
Я словно оказываюсь в чертовом дне Сурка, где вновь происходит тоже самое, только с каждым разом все становится только хуже.
Но я же не могу позволить себе лечь в больницу сейчас. И даже если я соглашусь — мои переживания не растворятся сами собой.
Из-за того, что я сделала, даже маленькая искорка счастья оказывается под угрозой.
У меня нет денег не просто помочь отцу.
У меня нет возможности даже помочь самой себе.
Единственным лучом надежды светятся брошенные слова Шершнева.
Кладу ладони на живот и с силой прижимаю. Так, чтобы чувствовать собственное тепло.
Он не оставил Лазарева даже после его предательства. Что они решили с компанией — мне не известно, но никакой шумихи не было. А значит он если и не простил старого друга, то как минимум не стал ему вредить.
Взгляд сам скользит по сжатому в руках медицинскому заключению. Гора непонятных терминов с прикрепленными степлером черно-белыми снимками. Я осторожно глажу размытое изображение и поднимаю взгляд.
Дверь распахивается с такой скоростью, что мне приходится отпрыгнуть в сторону. Сердце скулит, стоит мне увидеть растрепанную макушку Олега.
— Я тебе звонила, — в привычной манере говорю я.
Осекаюсь. Шершнев пригвождает меня взглядом к полу.
А мне кажется, что на заднем плане раздается женский смех.
Он режет ухо и болью пробивает сознание. Ставшее ежедневным головокружение возвращается. Хватаюсь за дверь, чтобы удержать равновесие.
— Я видел, — отсекает он.
Неприступная крепость. Таким он кажется мне сейчас. И не будь вопрос настолько острым — я бы ушла. Сбежала под гнетом собственного стыда и страха.
Но сегодня на карте нечто гораздо более важное, чем моя жизнь или жизнь моего отца.
Сегодня решается судьба ребенка.
Нашего с Олегом ребенка.
И на этот раз я не отступлю.
Конец первой части